Глава
V. Апологетика Лютера
Отношение
Лютера к апологетике последовательно согласуется
с его отношением к естественному богословию,
к попыткам превратить разум в судью и мерило
откровений Божиих в Святом Писании. Лютер, рассматривавший
разум как непримиримого врага веры, ужаснулся
бы от одной мысли о том, что доказывать христианскую
веру следует посредством разума. Это, однако,
не означает, что он отрицательно относился к
изучению и применению логических и философских
законов в вопросах богословия. Как мы уже отмечали,
он полагал необходимым сохранение аристотелевской
«Логики» в качестве обязательного учебного
пособия для университетов.
Он
также не противился тому, что студент богословия
может изучать философию. Лютер говорил, что
философию следует преподавать не для того, чтобы
молодые верующие в Церкви приняли ее постулаты,
а для того, чтобы они, как рабы в языческом
Египте, могли бы говорить с порабощающими их
тиранами, пока не освободятся от их уз. О своем
собственном опыте изучения философского богословия
он писал: «Мне приходилось изучать схоластов
по той же причине, по которой пророк Даниил
изучал язык халдеев, а Иосиф — язык египтян».
Он не верил в то, что философия может внести
что-то положительное в богословие, и полагал,
что ее следует значительно ограничить в правах
и в практическом применении. В его «Застольных
беседах» сказано:
«Философия
не может понять святости, и я боюсь того, что
люди могут ее излишне примешать к богословию.
Я не отрицаю ее пользы, однако употреблять ее
надлежит с осторожностью. К философии нельзя
обращаться вне ее сферы».
Очевидно
Лютер полностью согласился бы с Кессерлеем и
его точкой зрения, «что христианский мыслитель-антиметафизик
может и должен интересоваться философией. Он
даже призван стать своего рода адвокатом философского
скептицизма, при помощи которого можно освободить
умы людей от метафизического сора, тем самым
способствуя полному и безоговорочному принятию
Божия откровения во Христе».
«Зачем» и «почему» христианской
веры
Философию
называют попыткой ответить на вопросы «зачем»
и «почему», задаваемые человеком на протяжении
жизни. Апологетика, в свою очередь, стремится
ответить на вопросы «зачем» и «почему», возникающие
в христианском мировоззрении. И ответить на
них необходимо для того, чтобы, по мнению Джона
Мильтона, «оправдать перед человеком пути Божии».
Однако Лютер назвал все подобные попытки богохульством
и неприкрытой гордыней. Он писал:
«Язык,
задающий Богу вопрос: “Почему Ты это сделал?”
— следует вырвать. И если вы спрашиваете меня
об этом, то, пожалуйста, спрашивайте во имя
всего диавольского, и я отвечу вам, куда вам
следует пойти со своей наглостью».
Это
«почему» нашептано диаволом, желающим проникнуть
в тайны Божии. Любой человек воспротивится чьим-либо
попыткам проникнуть в его секреты. Тем более
Бог никогда этого не позволит. Только Он — Господь.
А поскольку это так, Он может делать все что
пожелает, и никто не вправе спрашивать, что
Он делает и почему. У Бога Свои причины поступать
так, а не иначе. Если бы Он отвечал на все наши
вопросы, то был бы самым жалким Богом (der
ermste Gott).
Когда
мы спрашиваем Бога, почему Он поступает так,
а не иначе с каким-то человеком, в действительности
мы пытаемся учить Бога жить. Эта попытка — свидетельство
того, что мы не понимаем и не принимаем Его
суверенного владычества над нами. Если Бог поступает
так, а не иначе, значит так и должно быть, и
более того, так правильно. На этом все наши
вопросы должны закончиться. Бог ничем не ограничен,
а потому нет ни законов, ни правил, которые
были бы для Него обязательными. И никто не смеет
ожидать от Него подчинения тем законам и правилам
поведения, которые мы сами для Него придумали.
«Однако
разуму не так-то легко это принять. Никто не
может убедить его прекратить эту бессмысленную,
греховную возню, эти попытки понять столь высокие
и непостижимые вещи. Потому он постоянно вопрошает:
“Cur? Quare?” (“Почему? Как?”)».
Всякий
раз, когда наш разум искушает нас спросить Бога
об этом, нам следует помнить, что Бог не отвечает
перед Своими творениями за Свои действия.
Утверждение
Лютера, что для Бога не существует правил и
законов, звучит как противоречие его же собственным
словам, поскольку мы сами слышали его рассуждения
о том, что Бог, к примеру, не может не наказать
грех. Однако Лютер, говоря об этом, не имел
в виду существование какого-то обязательного
для Бога закона, но напротив, — Бог Сам являет
Свою справедливость в том, что наказывает грех.
Ведь Бог не может перестать быть Богом. Только
так и не иначе мы можем утверждать, что Бог
должен наказать грех. Закон о том, что грех
должен быть наказан — не просто закон, которому
Бог вынужден подчиняться, а закон, установленный
Самим Богом. Это закон, из которого мы узнаем
волю Божию, закон, который нам открывает, что
Бог желает совершить и совершит. Бог обязан
наказать грех только потому, что Он не может
быть лжецом или несправедливым Богом, то есть
потому, что Он верен Себе.
Кроме
того, мы должны быть готовы противостать любым
попыткам объяснения путей Божиих людям. Если
Сам Бог не пожелал открыть причину того или
иного деяния в Своем Слове, то нам остается
лишь смиренно снять шляпу и пребывать в благоговейном
страхе перед Его необозримым величием. Таковы
Его тайны и Его непостижимые пути. Нам не следует
доискиваться причин, мы должны лишь восхищаться
Его величием. И если другие ропщут на Бога,
то пусть ропщут. Бог не станет подстраиваться
под их представления. Если они оставят Бога,
то, по крайней мере, избранные останутся. И
если кто-то спросит, почему Бог создал Адама
таким, что диавол мог его искусить, то нам следует
лишь ответить, что Он — Бог и не действует в
соответствии с какими-то вымышленными правилами
или ограничениями.
В
трудах Лютера мы видим множество предостережений
относительно подобного рода «почему?» — попыток
найти рациональное объяснение деяниям Божиим,
непостижимым по самой своей сути. Лютер даже
придумал латинские наименования людям, занимавшимся
такими поисками. Он назвал их людьми Почему
(Curitas) и Как (Quaritas).
Комментируя
Книгу Бытие, он писал о том, с каким нежеланием
воспринял Лот повеление Божие оставить Содом.
Но поскольку повеление исходило от Бога, Лоту
следовало просто встать и уйти из города, он
должен был подчиниться без лишних вопросов,
ибо когда Бог говорит, Он не бросает слов на
ветер и не играет в игрушки. Однако, подобно
колеблющемуся Лоту, «наш разум воздвигает препятствия
на пути, обманывает нас, чтобы нам не хватало
одного четкого повеления от Господа, и, следуя
глупому желанию, мы все же пытаемся обнаружить
причины, почему Бог так повелел. Богу ненавистно
подобное любопытство... Он желает, чтобы мы
следовали за Ним в простом послушании, и чтобы
мы удовлетворялись только тем, что это Его повеление».
Отсюда
очевидно, что для Лютера любая попытка «объяснить
человеку пути Божии» была бессмысленным предприятием.
Божии деяния, Его слова и заповеди не нуждаются
в каком-либо объяснении или оправдании. Они
истинны и благи только потому, что это деяния,
слова и заповеди Самого Бога. Желание привести
пути Божии в соответствие с человеческими моральными
представлениями или человеческим образом мышления
равносильно попытке заключить Бога в стеклянную
колбу для проведения опытов. Лютера ужасала
одна мысль о подобной наглости.
Путь аналогии
Подобно
тому, как Лютер разоблачал любые человеческие
попытки вопрошать Бога о причинах Его деяний,
он не менее последовательно выступал против
тех или иных способов объяснения судов Господних
и приведения их к понятным для человеческого
восприятия формам. Лютер яростно противился
стремлению человека проникнуть в тайну намерений
Божиих или доказать Его истины при помощи аналогии.
Однако верно и то, что Лютер отнюдь не перечеркивал
значение аналогии вообще. К примеру, он с удовольствием
указывал на аналогию, существовавшую между его
отношениями с сыном Гансом и отношениями, имевшими
место между ним и Небесным Отцом. «Застольные
беседы», составленные им на основании наблюдений
из семейной жизни, особенно изобилуют подобными
сравнениями. Однажды, когда маленький Ганс нагадил,
как только отец взял его на руки, Лютер сказал,
что мы так же поступаем с нашим Небесным Отцом
в благодарность за всю Его любовь.
Кроме
того, сам Лютер не раз прибегал к помощи аналогий,
иллюстрируя учение о воскресении. Он говорил,
что воскресение из мертвых не менее чудесно,
чем рождение ребенка. Разум не может постичь
ни того, ни другого. Потому всякий, кто отрицает
первое, должен на том же основании отвергнуть
второе. Продолжая свою мысль, Лютер писал:
«Мир
полон свидетельств грядущего воскресения. Из
ствола самого твердого дерева вдруг появляется
чудесный цветок, ветви, листья и сочные плоды
— все это рождается из него. Но поскольку такая
картина слишком обыденна и привычна, мы не впечатляемся
ею. Наше мышление столь инертно, что даже если
бы Лазарь воскресал ежедневно, сердец неверующих
это все равно бы не коснулось».
Очевидно,
что Лютер не считал такие аналогии слишком действенными
для приведения людей к твердой христианской
вере. Но вместе с тем, верно то, что Лютер —
как заметил Ватсон — комментируя Послание к
Галатам, «предупреждал нас о реальной опасности
позиции, согласно которой всякая основанная
на человеческом опыте аналогия заведомо бесполезна».
Но о том же самом (и это Ватсон упускает) Лютер
писал: «Из всех аргументов наиболее слабыми
являются те, которые направляют наши умозаключения
от человеческого к Божию». Далее он указал на
целый ряд ограничений, присущих таким аргументам.
«Аргумент, основанный на повелениях Божиих или
его творениях, имеет силу и действенность при
условии, если мы употребляем его верно». Он
поднял вопрос о том, являются ли такие аргументы
риторическими или диалектическими. И не дав
исчерпывающего ответа на собственный вопрос,
все же он явно указал, что по сути они — риторические.
Иными словами, сфера их применения ограничивается
иллюстрацией, но не является логическим обоснованием
истины.
То
есть они могут быть верно употреблены только
когда прежде вопрос был полностью рассмотрен
с точки зрения Писания. Такие аналогии очень
близки к аллегориям — стилистическим средствам,
также направленным от человеческого к Божию.
Общеизвестно, что Лютер на протяжении своей
жизни постепенно отходил от аллегорического
метода толкования Библии и в конце жизни вообще
его отверг. В «Застольных беседах» встречается
следующая фраза:
«Аллегории
— это блудницы. Они красиво причесаны, но они
не верны. Они не могут быть женами. Мы не должны
торопиться применять их, по крайней мере до
тех пор, пока не разберем вопрос четко, на основании
здравых аргументов, как... Павел делает в Послании
к Галатам».
Аргументация,
построенная на аналогиях, не только ненадежна
— даже если аналогия употреблена верно, она
также может обернуться чудовищным вредом, если
с ней не обращаться аккуратно. Когда эти аргументы
попадают в руки порочного человеческого интеллекта,
они как бы «прокисают» и теряют всякую ценность.
То есть они могут сбить с толку. Например турки
утверждают, что в одном доме не может быть больше
одного хозяина, и потому они отвергают учение
о Святой Троице.
В
другом месте Лютер писал, что человеческий разум,
глядя на государственную власть в мире, может
заключить, что Бог должен наказывать нечестивых
и поощрять праведных, поскольку это является
доминирующим принципом земного правления. Следуя
этой цепочке рассуждений, человек утверждается
в законническом представлении об оправдании
делами. Как Законом Божиим, так и государственным
кодексом предусматриваются определенные наказания
за преступления. Однако при Божием оправдании
все происходит наоборот. Невинный человек наказывается,
а нечестивец обретает свободу. То есть вместо
того, чтобы утверждать людей в христианских
учениях, аналогии зачастую сбивают их с истинного
пути. Фактически, «чем больше разум человека
пытается познать и изучить сущность, деяния,
волю и совет Божий, тем более он от них удаляется.
Все заканчивается тем, что он ничего не знает
о Боге и, следовательно, ни во что не верует...
Вот что происходит, когда в своих поисках мы
обходимся без чистого Слова Божия, прибегая
за помощью к разуму и наблюдая, где же его рассуждения
совпадают с символами веры. Именно такое ошибочное
мышление извратило учения о Святом Причастии,
Крещении и о других основах веры».
Вера и мыслительные процессы
Когда
человек ищет доказательств христианским истинам,
ему это мало чем полезно. «Совершенно ясно,
что начиная сомневаться и дискутировать о каком-либо
вопросе веры, мы уже его потеряли и вступили
на ошибочный путь человеческого разума». Конечно,
это не значит — и мы рассмотрим это позднее,
— что нам вовсе не следует разбирать Писание,
дабы обрести ясность и утвердиться в том или
ином вопросе. Однако это значит, что там, где
звучит ясное Слово Божие, мы не имеем права
требовать доказательств или искать рационального
объяснения тому, что Бог нам открывает.
Такой
апологетический подход сокрыт в самой природе
христианской веры, а также неразрывно сочетается
с лютеранским учением о полном рабстве воли.
В богословии Мартина Лютера вера никогда не
являлась деянием человека. Она полностью и безраздельно
— дар благодати Божией. Убежденность и уверенность,
присущие христианской вере, представляют собой
нечто, не основанное на интеллекте или эмоциях,
к которым люди обращаются по своей собственной
воле. Вера рождается не в результате свободного
решения человека, но по воле всемогущего Бога
и благодаря действующей в нас Его силе.
Вера
также не является последним звеном долгой цепи
утомительных рациональных суждений, в результате
которых человек обретает сердечное упование,
основанное на достаточности логических обоснований.
Это скорее шаг во тьму, — туда, где нет рациональных
доказательств в обычном смысле этого слова,
где существует только Слово Божие, которое превосходнее
любых логических доказательств на свете. Вера
— есть то, что мы получаем, а не то, что мы
производим (magis passio quam actio).
Лютер
предостерегал нас от такой веры, которую человек
производит в себе сам. Он называл ее «искусственной
верой» или «лжеверой». Настоящая вера — это,
по его словам, «безотчетное сердечное упование
на Христа. Такая вера порождается только Самим
Христом. Блажен всякий имеющий такую веру. Всякий
не имеющий такой веры будет проклят. Эта вера
— не результат наших собственных усилий, она
возникает всякий раз, когда Слово Божие проповедуется
открыто и ясно. Тогда истинная вера и надежда,
твердая уверенность во Христе начинает прорастать».
Лютер
веровал, что человек абсолютно бессилен в отношении
своего обращения, и что вера порождается действующею
в нем благодатною силою Божией, безо всякого
участия со стороны самого человека. Это «чудо
Божие». По убеждению Лютера, прежде чем обсуждать
вопросы веры, следует вспомнить, что вера —
«дар Божественной силы, могущественно действующей
в нас», и что мы не можем уверовать своими силами.
Объясняя смысл Третьего артикула Апостольского
символа веры в «Кратком Катехизисе»,
он говорил:
«Я
верую, что не могу по собственному разумению,
или своими силами уверовать в Иисуса Христа,
моего Господа, или придти к Нему. Но Святой
Дух призвал меня через Евангелие, просветил
меня Своими дарами, освятил и сохранил меня
в истинной вере».
В
одной из проповедей он вновь и вновь обращался
к этому вопросу:
«Остерегайтесь
тщеславных мыслей, будто всякий раз слыша проповедь
Слова, вы можете сразу в него уверовать... Отец
Небесный привлекает нас к Себе, дарует Слово,
Святого Духа и веру посредством Слова. Все это
— Его дары, не зависящие от наших трудов или
сил. Вера рождается в нас безо всякого усилия
с нашей стороны, лишь по благодати Божией».
Если
бы человек мог обрести веру своим разумом, если
бы он сам мог понять сущность христианства,
то не было бы необходимости в Святом Духе —
ведь только Он творит веру в сердцах людей.
То есть неверие не является продуктом слабого
ума. Напротив, ничто так не способно принимать
Слово Божие, как немощный интеллект. Христос
пришел ради слабых разумом, ради них Он был
послан. Истинной причиной нашего неверия является
диавол, который правит нашим слабым разумом.
Если бы все было иначе, то мир обратился бы
после одной-единственной проповеди, которая,
ко всему прочему, была бы необыкновенно коротка.
Без Бога, меняющего наши сердца, мы не в состоянии
ни видеть, ни действовать самостоятельно в области
веры. А если бы мы отказывались принять спасение
до тех пор, пока не постигнем все обетования
Божии разумом, то нам пришлось бы потратить
на это слишком много времени. Даже если бы вся
мудрость мира сосредоточилась в одном месте,
то она все равно бы не постигла Слова Божия,
отвергла бы его, поскольку чем более свят, остер
и глубок наш разум, тем меньше он понимает Божие.
Для того чтобы Слово действительно было понято,
чтобы оно вошло в сердце человека, на него должно
воздействовать нечто большее, чем мудрость человеческая,
нечто большее, чем само его сердце.
«Мы
должны войти в новый мир и отправить свой разум
на каникулы, не спрашивая у него совета. Мы
должны заглушить свою мудрость, и пусть она
падет замертво у нас на глазах, ведь иначе нам
не понять этого... Посему ясно, что человек,
желающий слышать Слово Божие, должен оставить
своего осла (разум) на привязи. Ему не следует
судить Слово, размышлять о нем с позиций своего
разума. Ибо если он будет так поступать, то
оступится. А потому закройте глаза и сомкните
уста. Преклоните ухо и слушайте только Слово
Божие, исходящее из Его уст».
В
мире нет ничего более опасного, чем сильный
разум, пытающийся разобраться в духовных вопросах.
Легче научить осла читать, чем усмирить разум,
и в то время как плохому ученику нужен один
учитель, хороший нуждается в десяти. Как говорят
немцы, «die gelerten die verkerten» (образованные
— извращенные умом). Чем более одарен человек
интеллектуально, тем сложнее ему понять пути
Божии, и наоборот, чем менее интеллектуально
искушен человек, тем проще ему понять Бога.
Разум
может научить человека ходить или правильно
пользоваться чем-либо, однако только Бог может
научить сердце веровать. Потому нам остается
лишь слушать Слово Божие, через которое Он говорит
с нами и, усердно молясь о помощи, стараться
понять это Слово.
Наиболее
ярко взгляды Лютера на этот вопрос проявились
в его понимании учения о вере младенцев. В проповеди
по восемнадцатой главе Евангелия от Матфея он
подробно рассмотрел тему Крещения младенцев.
Он однозначно отверг папское учение, будто Крещение
дарует благодать даже без веры. Также яростно
он опроверг вальденскую точку зрения, будто
младенцы крестятся принимая во внимание веру,
которая у них будет потом. Кроме того, он развенчал
теологию завета в ее многочисленных вариантах,
истолковывавшую это Таинство по-своему. Он сказал,
что если это — лучшее доказательство необходимости
крестить младенцев, то нам не следует крестить
их вовсе. Крещение младенцев без уверенности,
что они могут иметь веру, Лютер называл богохульством.
Сам
Лютер был глубоко убежден, что младенцы могут
иметь веру. Отвечая на возражения своих противников,
будто они не могут веровать, поскольку не достигли
сознательного состояния, Лютер сказал:
«Друг
мой, чем может помочь разум в делах веры и Слова
Божия? Ведь именно разум противится вере и Слову
самым яростным образом, так что ни один человек
не может придти к вере, следуя его путем, никто
не смиряется перед Словом Божиим, если не ослепить
его разум и не предать позору, чтобы человек
умер для него и стал глупцом. Прежде чем он
когда-нибудь придет к вере и получит Божию благодать,
ему следует в отношении разума и понимания опуститься
до уровня грудного младенца... Сколь часто Христос
призывает нас стать детьми, стать безумными
и отвергнуть разум!»
Далее
он указал, что именно по причине недостаточного
развития и слабости разума у младенцев, они
гораздо более способны уверовать, чем взрослые.
«Большеголовым» взрослым никак не протиснуться
в «узкие врата». И вновь в этой связи он призвал
нас всегда помнить, что вера есть результат
деяния Божия, а не продукт нашего мышления.
Зачастую взрослые, слыша Слово Божие, воспринимают
его интеллектом, не имея при этом веры. Дети
же, слыша Слово, часто не способны рассуждать
о нем, однако при этом имеют веру. «Чем меньше
в нас разума, тем ближе мы к вере», — утверждал
Лютер. Вера проникает в Слово Божие гораздо
глубже, чем разум. Ибо вера «есть деяние Божие,
превышающее всякое разумение, и потому она доступна
ребенку не менее, чем взрослому. Более того,
ребенок значительно ближе к ней. Вера не более
доступна взрослому, чем ребенку. И взрослый
даже гораздо более удален от нее».
Лютер
указывал в «Застольных беседах», что
чем меньше разума, тем выше способность человека
уверовать.
Всякий
раз, когда проповедуется Евангелие, человек
не нуждается в так называемом «рациональном
решении», ему следует «веровать сверх всякого
разумения». Более того, разум восстает против
такой веры, и она не может существовать нормально,
пока разум не будет пленен и уничижен. Целью
Евангелия является отвратить упрямый и слепой
человеческий разум от его собственного света,
приведя его в царство истинного света, постигаемого
лишь верою. Таким образом, вера не является
результатом рационального решения, принимаемого
человеком. Естественный разум не способен узреть
Бога, и только Дух Святой, просвещающий умы
людей через Слово, приводит нас к Нему.
Подобно
тому, как мы сами не приходим к вере посредством
рациональных рассуждений или разумного решения
с нашей стороны, нам также не следует стремиться
привлекать других людей к истине путем долгих
и сложных дискуссий. На диспуте 1541 года, посвященном
Святому Причастию, Лютер сказал:
«Даже
если мы соберемся не раз и не два, совершенно
бесполезно продолжать дискутировать об этом,
поскольку человек очень редко приходит к удовлетворительным
выводам в результате долгих споров. Слишком
много потребуется времени, чтобы удалить из
сердец эти ошибочные мнения и взгляды. Для этого
нужны добрые, благожелательные беседы и вежливые
и здравомыслящие люди».
Как
и следовало ожидать от человека, принявшего
подобную точку зрения, Лютер отвергал всякие
попытки сделать Евангелие разумным. Для христианских
богословов это является огромным искушением,
и мы нередко слышим вопросы: «Разве это не разумно?
и т.п.» — в богословских дискуссиях, имеющих
целью убедить неверующих в истинности христианства.
Лютер считал это не только пустой тратой времени,
но также реальной угрозой для целостности христианской
веры. Он полагал, что всякая попытка представить
христианство разумным является бессмысленным,
тупиковым стремлением разрешить его терминологические
противоречия. Если бы «Исследования миссионерской
деятельности мирян за границей» были изданы
в те дни, то несомненно, Лютер сжег бы его вместе
с папской буллой за одно лишь утверждение:
«Слишком
мало образованных людей идет учиться в семинарии,
дабы получить по-настоящему научные и рациональные
знания и затем излагать христианское учение
так, чтобы оно было привлекательно для всех
классов, особенно для растущего класса высокообразованных
людей».
Лютер
не верил в разумность Евангелия, или в возможность
представить его в разумном виде так, чтобы оно
осталось самим собой. Рассматривая учение о
личностном единстве Христа, он указывал, что
Несторий, Арий, Македоний и иудеи все полагались
на разум. В другой раз Лютер указал, что «судить
на основании разума и своего понимания равнозначно
уничтожению и полной утрате Евангелия».
Евангелие
невозможно привести в согласие с естественным
человеческим мышлением просто потому, что разум
(здесь следует помнить — в данном контексте
Лютер говорил о естественном, непросвещенном,
необращенном разуме) противится Евангелию. Для
естественного разума Евангелие — безумие, и
разум — самое большое препятствие в вере. Комментируя
Послание к Галатам, он писал, что разум противится
вере в силу самой своей сущности, и что Евангелие
— камень преткновения для разума. В другом месте
Лютер указал, что разум диаметрально противоположен
вере и противится ей. Он веровал, что разум
и плотская мудрость предают мудрость Слова Божия
проклятию. Перечислять подобные высказывания
Лютера можно до бесконечности.
В
своей книге «Религиозный бунт против разума»
Де Вульф описал три основные позиции, занимаемые
христианскими богословами, пытающимися защитить
основы веры. Во-первых, он указал полагающих,
будто разум не противоречит христианской вере.
Во-вторых, тех, кто придерживается мнения, будто
с помощью разума можно защитить лишь некоторые
моменты учения, остальные же, хотя они и не
противоречат разуму, все же недоступны для него.
К первой категории богословов он отнес Е.С.
Брайтмэна, ко второй — Фому Аквинского. Слова,
которыми Де Вульф охарактеризовал третью группу
богословов, во многом приложимы к самому Лютеру
и его позиции по данному вопросу. Де Вульф сказал:
«Признается
не только тот факт, что некоторые учения истинной
веры не могут быть доказаны или осознаны разумом.
Также утверждается и провозглашается с некоторой
долей агрессии, что целый ряд присущих вере
деяний невозможен с точки зрения разума. В то
же время отстаивается то, что это противоречие
веры и разума существует не потому, что вера
неистинна, и не потому, что тот или иной мыслитель
оказался несостоятелен в своих рассуждениях,
а в силу фундаментальной несостоятельности разума
в религиозной сфере».
Лютер
придерживался мнения, что если бы разум мог
понять евангельскую истину, вера была бы излишней.
Нам нет нужды веровать в то, что можно доказать,
обосновать эмпирическим путем или рационально
аргументировать. Вера имеет дело с невидимым.
Именно на этом Лютер постоянно делал акцент
в своих лекциях и проповедях. Он спрашивал:
«Что это за вера, которую можно постичь разумом?»
В вере не было бы никакой необходимости, сказал
он в «Застольных беседах», если бы истина
была рациональна. Касаясь учения о Личности
Христа, он отмечал, что если бы это можно было
понять разумом, то вера никак не участвовала
бы в его принятии. Сакраментарии, отрицавшие
реальное присутствие Тела и Крови Христовых
в Святом Причастии, аргументировали это тем,
что поскольку Христос сидит одесную Бога на
Небесах, Он не может присутствовать в этом Таинстве.
Лютер же возражал, что мы знаем (и нам не обязательно
веровать), что в Таинстве присутствуют хлеб
и вино. Мы легко можем убедиться в этом, взглянув
своими глазами. Однако по вере мы утверждаем,
что Христос восседает одесную Бога и одновременно
присутствует в Таинстве Причастия. Это нам не
понятно, но мы должны помнить, что если бы Иисус
Христос дал нам учения веры, которые мы были
бы в состоянии понять разумом, никто из нас
вовсе не спасся бы. Все что мы пытаемся делать
или понимать, опираясь на разум, нас не спасет
и никак нам не поможет. То, что ведет нас ко
спасению, «должно быть выше нашего понимания...
чтобы даже всем умнейшим людям земли, собранным
вместе, не удалось построить лестницу на Небеса».
Как
мы уже видели, разуму свойственно выносить суждения
на основании воспринятого органами чувств. Учения
христианства имеют дело с вещами, которые не
видел глаз, не слышало ухо, не представляло
сердце. И здесь снова выходит на поверхность
лютеровское представление о сокрытом Боге. Ведь
вера — это уверенность в невидимом. Там, где
есть место вере, Бог и Божественные истины должны
быть сокрыты. И сокрыты они именно в том противоречивом,
что воспринимается нашими органами чувств. Например,
когда мы думаем о неверующих, которых Бог осудит
на вечное проклятие, Господь не представляется
нам особенно милостивым, благим и исполненным
благодати. Напротив, человеческому разуму он
кажется жестоким и деспотичным. Однако именно
здесь нам и предоставляется возможность проявить
веру. Бог всегда скрывает Свою вечную благодать
и милость под гневом, а Свою праведность — под
грехом. Желая оживить, Он умерщвляет нас. Желая
вознести на Небеса, Он низводит нас в преисподнюю.
Именно так открывается вера, ее необходимость.
Мы веруем, что Бог справедлив, даже когда
Он кажется несправедливым. Если бы мы могли
всегда видеть Его справедливым, не было бы необходимости
в вере. Если бы мы всегда имели возможность
воспринимать Его милость и благодать, нам не
надо было бы в них верить.
В
этой особенности веры находится ключ к пониманию
того, почему вера не может быть достижением
человека или результатом логического процесса.
Более того, даже вера христианина не может опираться
на логические аргументы. Всякое учение истинной
веры чрезвычайно сложно и удалено от нашего
понимания, и ни одному человеку не под силу
самому сохранять эту веру без благодатной помощи
Святого Духа. Об этом Лютер писал:
«Я
свидетельствую и рассуждаю об этом на основании
своего богатого опыта. И если вы также хотите
испытать это хотя бы в малой степени, то возьмите
любой артикул символа веры, например воплощение
Христа, Его воскресение и т.п. Ни одну из этих
истин вы не сохраните, если будете держаться
за нее разумом».
В
этих вопросах только Святой Дух может быть нашим
проводником и учителем, иначе мы непременно
заблудимся.
Потому
Лютер был яростным противником любых форм насильственного
вовлечения людей в христианство. «Никого, —
говорил он, — нельзя заставить уверовать, это
невозможно». Когда в 1528 году анабаптист Вальтасар
Хьюбмайер был сожжен на костре, Лютер написал
письмо, в котором выразил несогласие с его взглядами,
однако при этом отметил:
«Это
ужасно и печально, что такие люди гибнут столь
трагически, будучи сжигаемы и уничтожаемы безо
всякой жалости. Каждому следует позволить веровать
так, как он считает правильным... Как легко
человек заблуждается и попадает в сети сатаны!
Однако следует бороться за него оружием Писания,
Слова Божия. Огнем мы мало чего добьемся».
Лютер
вооружился против неверия убежденностью в том,
что только Святой Дух, действующий через Слово,
способен созидать и сохранять веру в сердцах
людей. Если бы какой-нибудь язычник сказал ему,
что тот или иной постулат веры «нелогичен» (reumbt
sich nicht), он не потратил бы ни минуты
на его доказательство или согласование с разумом.
Противоречие между верой и разумом не беспокоило
его. Он был рад, что это так, поскольку веровал,
что если бы разум хоть раз согласился с учениями
Церкви, это означало бы утрату Церковью христианской
веры. Потому когда неверующий говорит: «Это
непонятно», Лютер отвечает:
«Вот
именно. Я полностью согласен, что это непонятно
ни разуму, ни всему человеческому, однако это
должно быть вполне понятно вере, понятно как
Слово Божие».
По
мнению Лютера, только безудержной гордыне мы
обязаны тем, что человек не видит выхода из
этой дилеммы, не замечает, что противоречие
между разумом и верой должно решаться не согласованием
Писания с разумом, а изменением самого разума.
Ведь Писание непреложно, — значит брешь должна
быть пробита в разуме. Лютер полагал, что для
человека не составит труда подстроить истины
Писания под представления разума. Особых усилий
не требуется, чтобы философствовать об этих
вещах. Когда неверующие указывают, что в христианстве
существуют свои сложные моменты, они не должны
воображать, будто то же самое не приходило в
голову верующим чадам Божиим. Однако если в
ответ на эти слова христианский апологет примется
приспосабливать евангельскую весть к требованиям
разума, он будет играть с огнем. Павел Самосатский
попробовал проделать это с учением о Троице.
В результате получилось, что Слово и Дух — не
Личности, а, соответственно, божественный интеллект
и божественное чувство. Очевидно, что проделав
этот трюк, он предложил людям то, во что гораздо
проще поверить. Его учение вполне понятно как
безбожному язычнику, так и десятилетнему мальчику,
— однако оно не является христианским.
Сам
Лютер выразил свое отношение к данной проблеме
весьма однозначно. Высказываясь о философствованиях
и спекуляциях подобного рода, он сказал:
«Я
мог бы ничуть не хуже их проделать то же самое,
но слава Богу, мне дарована благодать не стремиться
слишком много спорить об этих вещах. Ибо когда
я знаю, что это Слово Божие, и что Господь сказал
это именно так, а не иначе, меня уже больше
не интересует, как это может быть истиной, и
я доволен тем, что сказал Бог, сколь бы парадоксально
это ни звучало с точки зрения разума».
Следуя
этому примеру, никто не должен играть со Святыми
Писаниями. Приспосабливать Слово Божие к требованиям
разума — святотатство. Даже если оно звучит
глупо, какое нам дело? Если человек не хочет
веровать в то что сказано в Библии, он, по крайней
мере, должен иметь совесть оставить ее без искажений.
Не страшно, если мы чего-то не понимаем. Даже
если кто-то называет нас безумцами за такую
веру, это не причиняет нам особого вреда. Мы,
христиане, не такие уж слабоумные люди, чтобы
не знать, в Кого мы веруем. Мы будем уповать
на Бога и воздавать Ему славу вопреки всякому
здравому смыслу и наперекор чувствам. Если другие
не хотят веровать таким образом, это их дело.
Даже если Слово звучит нелогично, мы не станем
отрицать истинность сказанного и с радостью
откажемся от всего ради имени Господня. Подобного
рода замечаниями Лютер открывает нам свою апологетическую
позицию по данному вопросу.
Христиан
должно интересовать только одно: «Является ли
это Словом Божиим?» За пределами этого им не
следует пускаться в изощренные дискуссии. Они
не должны спрашивать, возможно ли такое. Ведь
если это сказано Богом, то нам не следует сомневаться
в том, что это истина, даже если мы не ведаем,
«как» или «когда».
«Посему
всякий, желающий быть христианином, должен вырвать
глаза своего разума и слушать только Слово Божие,
почитать себя рабом Божиим и говорить: “Даже
если все что я слышу мне непонятно и кажется
абсурдным, — это сказано Богом, Он сотворит
все Своею чудною силою, и я верую в это”».
Христианство
не нуждается в том, чтобы его делали разумным.
Напротив, разум должен быть христианизирован.
Лютер
был полностью убежден в несовместимости Писания
и естественного разума, полагая, что любая попытка
примирить их равносильна утрате веры. Он не
раз говорил о своих собственных затруднениях
в понимании учений веры при рассмотрении их
в отрыве от Писания. Он указывал, что стремясь
понять разумом артикулы веры, мы очень быстро
расстанемся с Крещением, Таинством алтаря, Словом,
благодатью, первородным грехом и всем остальным,
поскольку все это не помещается в рамки разума.
Говоря о сакраментариях, отрицавших реальность
присутствия Тела и Крови Спасителя в Святом
Причастии, Лютер указывал, что они пытаются
приложить к этому вопросу мерки своих изощренных
мудрствований. И он полагал, что в конце концов
они придут к отрицанию Божественности Христа,
поскольку аргумент, при помощи которого они
расправляются с первым (реальным присутствием),
не менее применим и ко второму (Личности Христа).
Это пророчество Лютера исполнилось в современном
протестантском модернизме, где отрицание реального
присутствия принесло свой горький плод.
Подобным
же образом Лютер подвергал сомнению некоторые
методы Эразма, к которым он еще до Лютера прибегал,
критикуя злоупотребления Римской церкви. Эразм
высмеивал порочную практику римских католиков.
На что Лютер отвечает:
«Всякий
критикующий тот или иной ритуал, вне зависимости
от его важности, должен держать Слово Божие
в правой и левой руке, а не следовать примеру
Эразма, который высмеивает обряды только за
то, что с точки зрения разума они глупы».
Он
выражал опасение, что подобного рода нападки
могут в конце концов обернуться против Писания.
Ведь Писание изобилует вещами не менее глупыми
с точки зрения естественного человеческого разума,
чем практика Римской церкви. Обрезание и жертвоприношение
Исаака были столь же безумны. Потому Лютер спрашивал:
«А что если все эти глупости, которые ты высмеиваешь,
угодны Богу?» Байнтон был абсолютно прав, указав,
что Лютер отверг учение о пресуществлении «не
на основании разума, а на основании Писания».
Несомненно, Лютер не признавал разум способным
верно судить о том, что мудро, а что глупо.
Писание оправдывается Писанием
Лютеру
был известен лишь один способ защиты учений
христианской веры. Одним из лозунгов реформации
было Sola Scriptura — только Писание.
Этот принцип Лютер также перенес в сферу апологетики.
Общий подход Лютера в данном вопросе был прекрасно
изображен Ватсоном, который писал:
«Очевидно,
что лютеровское понимание богословской задачи
содержит, по крайней мере в некоторых направлениях,
довольно значительное упрощение. Например, он
проявляет излишне малую заинтересованность и
еще меньшую убежденность в необходимости рациональной
метафизики — “спекуляции”, как он ее называет.
Его богословие — не система суждений, а система
догматов. Его внутренняя задача заключалась
в том, чтобы дать выражение религиозных понятий
христианской веры в том понимании, до которого
он дошел. Он не пытался обосновать истины христианской
веры с помощью рациональной аргументации или
объяснить метафизическое значение ее догм».
Сталкиваясь
с необходимостью защитить то или иное учение
веры, будь то воскресение, Крещение, Вечеря
Господня, отпущение грехов, Личность Христа
или Троица, он чаще всего напоминал себе и своим
слушателям, что все это Бог явил в Своем Слове,
и что Он — всемогущ, а значит, все это Ему под
силу. Мы должны всегда отставлять разум в сторону,
говоря:
«Раз
Бог так сказал, значит так и будет. В этом я
ничуть не сомневаюсь. Об этом свидетельствует
Его Слово. Оно не может лгать. Кроме того, Бог
всемогущ. Потому все что Он говорит, обязательно
произойдет. Все случится точно в соответствии
с Его словом. Но, как уже было сказано, проблема
заключается в том, что не все люди верят, что
Бог всемогущ, что Он может исполнить обещанное,
что Он желает совершить все то, о чем сказал».
Если
бы нам удалось убедить мусульманина в двух вышеприведенных
посылках, а именно — в том, что Бог действительно
что-то сказал, и в том, что Он — всемогущ, то
он, несомненно, уверовал бы и во все остальные
христианские учения. Но, как мы уже отмечали,
только Святой Дух может убедить человека в этом.
Со своей стороны мы сделаем все возможное, если
станем просто верно излагать то, что открыто
нам в Писании. Сейчас мы делаем это из рук вон
плохо, и наша проповедь Слова Божия оставляет
желать лучшего. Однако потерпеть неудачу со
Словом Божиим куда лучше, чем достичь успеха
без него.
Отсюда
мы видим, что наша готовность к защите учений
веры от нападок сатаны напрямую зависит от познания
и утвержденности в Слове Божием, когда мы прилепляемся
к нему всеми силами при попытках диавола ввергнуть
нас в сомнение своими искусными баснями — произведениями
человеческого ума и изобретательности. Вера
есть уверенность в невидимом. Она прилепляется
только к чистому Слову Божию, позволяет Слову
вести себя, даже если она видит множество вещей,
склоняющих ее к мнению, будто в нем излагается
бессмыслица
и нечто бесполезное.
«То,
что наше естество почитает безумием и чего пытается
избежать, вера принимает как истинный путь,
— держась этого пути изо всех сил, она позволяет
человеческой природе быть разумной и мудрой,
оставаясь в ее глазах безумной и смешной. А
посему вера приходит ко Христу и обретает Его».
В
сравнении с «суждениями веры» аргументы разума
и опыта всегда второстепенны. Если человек не
принимает христианских доктрин на основании
Писания, нам не следует желать, чтобы он пришел
к вере иным путем. Люди пришедшие к вере помимо
Писания, не получат от нас никакой похвалы.
Лютер говорил, что проклятый Богом сатана может
благодарить их за это, но не мы. Опровергая
позицию Эразма, он писал, что принципы лютеранской
Реформации прослеживаются в Писании очень четко,
а то, что невозможно таким образом подтвердить,
вовсе не должно присутствовать в христианстве.
В самой сущности христианской веры заложено
то, что она не ищет иных оснований для своих
учений, кроме Слова Божия.
Фактически,
любая попытка подвести под христианскую веру
рациональное основание оканчивается весьма плачевно.
Если мы хотим сохранить твердую веру, нам следует
самым внимательным образом отсеивать все, чему
учит нас разум и человеческая мудрость. Единственный
верный способ сохранить себя от диавольских
искушений, ввергающих нас в сомнения относительно
христианских истин — это твердо держаться ясных
и определенных библейских высказываний.
«Нет
лучшего способа устоять против лукавства сатаны,
чем прилепиться к ясному, однозначному откровению
Писания, оставив желание мудрствовать сверх
написанного. Напротив, нам следует просто закрыть
глаза и сказать: “Слова Христа должны остаться
и останутся истинными, даже если я или кто-то
еще не в состоянии постигнуть их смысл, понять
как это может быть истиной. Христос знает, Кто
Он, что и как Он должен говорить о Себе”. Всякий
мыслящий иначе преткнется и погибнет. Ибо человеческим
разумом или человеческим чувством невозможно
постичь даже самые незначительные догматы веры».
Подход
Лютера к этой проблеме чрезвычайно догматичен
и авторитарен. В его понимании, христианская
вера либо основана на Писании, либо вовсе безосновательна.
Он полагал, что нет ни одного догмата истинной
веры, который можно было бы вывести иным образом.
Проповедуя в Виттенбергском университете, он
обратился к пастве:
«Все
это я сказал, друзья мои, чтобы вы могли привыкнуть
к мысли и научиться, что защищать и отстаивать
учения веры можно только посредством Писания».
Это
заявление не покажется неожиданным для того,
кто уже давно вгрызается в гранит лютеровского
«Краткого Катехизиса». Однако в схоластической,
томистской атмосфере того времени это заявление
прозвучало сенсационно.
Посему
если христианин хочет быть готов к защите основ
своей веры, он должен твердо знать тексты Святого
Писания, на которых зиждется его вероисповедание.
В делах Божественных наш удел не спорить, а
слушать. Нам не следует погружаться в долгие
изощренные споры, стремясь доказать возможность
обещанного Богом. Если это Слово Божие, если
Он действительно это сказал, то мы должны веровать
безо всяких сомнений, даже не понимая, как такое
возможно. Это основной принцип лютеровского
подхода к любому утверждению Писания, и это
проясняет особенности лютеранского богословия.
Относительно учения о Троице Лютер говорил,
что нам не следует задавать слишком много вопросов
о том, как Отец, Сын и Святой Дух могут быть
единым Богом, но мы должны удовлетворяться лишь
тем, что именно так Бог сказал о Себе в Писании.
В этом же ключе Лютер отстаивал учения о Крещении
и Господнем Причастии. Он писал:
«Вы
должны стать ребенком и сказать: “Я не понимаю
этого. Все что я вижу — это вода, которую льют
на младенца. Но я с радостью останусь глупым
ребенком и буду веровать в обетование Божие,
что Крещение имеет силу и власть даровать новое
рождение и прощение грехов”».
Если
кто-то захочет вступить с нами в спор относительно
истинности нашей веры, то нам надлежит ограничиться
цитированием тех или иных фрагментов, из которых
эти истины следуют. Не стоит пускаться в продолжительные
логические рассуждения, надо просто сказать
оппоненту: «Я не хочу слышать этих глумливых
слов и измышлений». «Потому, — сказал Лютер,
— первостепенной задачей богослова должно оставаться
изучение текстов, того что в них сказано. В
вопросах веры он должен твердо избегать философствований
и споров. Ибо если бы учения можно было доказать
рациональными аргументами, имеющими лишь видимость
истины, то я смог бы подвергнуть сомнению все
догматы веры без исключения, подобно Арию, сакраментариям
и анабаптистам. Но в богословии нам следует
принимать, веровать и твердо уповать, что Бог
истинен, сколь бы безумным ни казалось Его Слово
с точки зрения разума».
Лютер
был глубоко убежден, что доказательство догматов
христианской веры посредством рациональной аргументации
— чистейшее безумие. В 1520 году францисканский
монах Алвельд написал небольшой трактат, посвященный
защите папства от Лютера. Лютер в ответ следующим
образом охарактеризовал методы Алвельда:
«Попытка
обосновать или защитить Божии установления с
позиции разума, который не был просвещен и возрожден
верою, — равносильна попытке светить на солнце
незажженным фонарем или построить каменное основание
на тростнике».
Мы
не можем доказать и обосновать свои учения иначе,
как посредством провозглашения откровения Божия.
И причина тому проста. Человек, не верующий
в Слово, не примет иных аргументов. Вам не удастся
убедить его ни в чем, если вы отложите Слово
в сторону. Что бы вы ни говорили ему помимо
написанного, это будет лишь пустым сотрясанием
воздуха. Защищая в 1527 году учение о Вечере
Господней, Лютер писал, что Schwaermer
(так он называл Цвингли и сакраметалистов) желают
видеть доказательства реального присутствия
Тела Христова в Таинстве, прежде чем они в это
поверят. Признав, что таких доказательств у
него нет, он сказал:
«Никто,
если он не верует в Слово Божие, не может требовать
от меня большего. Я сделал достаточно, показав,
что это не противоречит Слову, но совпадает
с его учением».
Диавол
должен быть сражен Писанием, а не разумом. Стремление
защитить Слово Божие при помощи разума равносильно
тому, чтобы пытаться защищать шлем вместо головы
или меч вместо руки.
Интересно
в этой связи замечание Лютера относительно увещевания
Апостола Петра: «Будьте всегда готовы всякому,
требующему у вас отчета в вашем уповании, дать
ответ с кротостью и благоговением» (1Петр. 3:15).
Этот текст широко применяется сегодня сторонниками
рационалистических методов в христианской апологетике.
Так же этот стих понимали и схоласты. Лютер
сказал:
«Схоласты
превратили этот текст в доказательство того,
что мы должны давать отпор ереси при помощи
разума и его естественного света, как учил Аристотель.
И все из-за того, что по-латыни выражение “rationem
reddere” (“воздать разумом”) звучит, как
будто Петр указывал здесь на необходимость обращаться
к разуму за доказательствами. Потому они считают
Писание не слишком надежным средством борьбы
против ереси. Это следует делать при помощи
разума, это должно исходить из головы. Только
таким путем человек должен достигать истинной
веры. Но, несмотря на все вышесказанное, наша
вера остается вне всякого разума и совершается
в нас только силою Божией. А посему если кто-то
отказывается веровать, нам следует просто умолкнуть,
ибо совершенно излишне пытаться с помощью каких-то
средств заставить его принять Писание как откровение
и как Слово Божие. Достаточно лишь показать,
что ваш взгляд основан на Писании».
Таким
образом, если мы встречаем людей, отрицающих,
что Библия есть Слово Божие, нам следует молчать,
не говорить им ни слова. Мы должны быть всегда
готовы дать отчет в нашем уповании, отчет, основанный
на Писании. Если они согласятся с нами — прекрасно.
Если нет, — нам не следует пытаться дать им
что-то еще. А если кто-то опасается, что действуя
подобным образом, мы подвергнем Слово Божие
позору и осмеянию, то им следует напомнить,
что это не наша забота, но Божия. А посему предполагать,
будто наш разум может выдвинуть адекватные доказательства
истинности Слова Божия, равносильно богохульству.
Евангелие нуждается в провозглашении, а не в
защите.
«Тому,
кто не верует ни во что из сказанного нами о
Боге и Его Слове, мы не должны доказывать ничего
более. Именно этому нас учат в школах: “Не спорьте
с людьми, отрицающими основные принципы”».
Лютер
прекрасно понимал диалектическое несовершенство
подобных рассуждений. Он сам указывал на кажущиеся
недостатки такого подхода. В проповеди, посвященной
защите Апостолом Павлом в 1 Коринфянам 15 учения
о воскресении он указал, что аргументация Павла
диалектически несостоятельна, поскольку, согласно
схоластическим правилам, Апостол допускает двойную
логическую ошибку. Во-первых, язычники обвинят
Павла в том, что он доказывает отрицаемое через
само отрицаемое. Неверующий не увидит в воскресении
Христа доказательства всеобщего воскресения,
поскольку первое значит для него так же мало,
как и второе. Поэтому, с точки зрения неверующего,
Павел повинен в том, что он как бы опустошает
вопрос. Комментируя это затруднение, Лютер продемонстрировал
ясное понимание того, каким образом логические
процессы применяются в теологической дискуссии.
Он проиллюстрировал подход Павла так:
«Если
бы кто-то обвинил своего противника в суде,
сказав: “Ты мошенник, и т.п.”, а когда его попросили
обосновать свои обвинения, стал бы вновь и вновь
повторять то же самое, говоря: “Конечно же,
ты мошенник, ты был мошенником с самого момента
зачатия, с самого рождения”— никто не признал
бы это доказательством. Это называли бы пустой
болтовней».
Вторая
с точки зрения неверующего логическая неувязка,
согласно комментариям Лютера о логических доводах
Павла, проявляется в несостоятельности самого
направления рассуждения от частного к общему.
Даже если Христос действительно воскрес, это
не означает автоматически, что воскреснут все,
ибо если один судья — негодяй, то все остальные
судьи — не обязательно тоже негодяи. Ведь не
можем же мы утверждать, что лето будет теплым,
только на основании одного теплого дня. Но несмотря
на всю диалектическую несостоятельность аргументации
Павла, Лютер настаивал, что избранный Апостолом
путь — самый верный при защите любого христианского
учения.
Место разума в апологетике
После
столь яростных выпадов Лютера против разума
и его применения в защите учений Писания, прозвучавшее
в Вормсе заявление реформатора о том, что он
преклоняется перед верным, здравым употреблением
разума, кажется чрезвычайно неожиданным. Не
менее удивительно звучат его обвинения в адрес
своих оппонентов, он называет их иррациональными
и безумными. Внешне всё выглядит так, словно
мы имеем дело с непоследовательностью во взглядах
великого реформатора.
Однако,
что станет очевидно при более внимательном рассмотрении
лютеровского метода, он был абсолютно последователен
в своих убеждениях. Как мы уже отмечали, Лютер,
говоря о роли разума в естественном познании
Бога, утверждал, что нет ни одного рационального
аргумента, который нельзя было бы опровергнуть
другим рациональным аргументом. Несмотря на
то, что судить Писание с точки зрения разума
Лютер считал безумством и откровенным богохульством,
он все же полагал необходимым указывать на логическую
несостоятельность высказываний против Писания
со стороны наших противников всякий раз, когда
предоставляется такая возможность. В ходе многочисленных
дебатов со своими оппонентами Лютер не раз говорил:
«Разум не может этого отрицать». Очевидно, что
Лютер не возлагал слишком больших надежд на
такое действие, однако вряд ли найдется хоть
один его оппонент, против которого он не применил
бы данный метод.
Лютер
пользовался этой тактикой на протяжении всей
своей работы «О рабстве воли», в которой
выступил с критикой Эразма. К примеру, он пошел
на то, чтобы логически показать Эразму, при
каких условиях можно сказать, что Бог творит
зло. При этом нам следует довольствоваться Словом
Божиим, поскольку пути Его неисследимы. И Лютер
сказал:
«Поэтому
только из уважения к разуму, то есть к человеческой
глупости, нам позволительно самим побыть немного
безумными и смешными, пытаясь, пусть и с ошибками,
как-то решить данную проблему».
Даже
разум согласен с тем, что Бог творит всё во
всём. То есть Он действует и в злодее, руководя
его действиями так же, как умелый наездник управлял
бы трехногой клячей. Кляча скачет плохо, однако
никакой вины наездника в том нет, а потому когда
мы говорим, что Бог творит в нас зло, мы не
должны понимать это, словно бы Он был причиной
того зла или источником нового зла в нас.
Эразм
привёл цитату из Экклезиаста, гласящую: «Если
будешь хранить заповеди, то они сохранят тебя». Затем он заметил, что говорить так человеку,
не имеющему свободной воли, — значит измываться
над его бессилием. Он сравнил это с тем, чтобы
сказать слепому: «Если ты посмотришь, то увидишь
сокровище», или глухому: «Если будешь слушать,
я расскажу тебе историю». Но Лютер ответил,
что это лишь доводы, почерпнутые из человеческого
разума, который привык мудрствовать подобным
образом, поскольку ему свойственно истолковывать
Писание на основании своих собственных представлений
и умозаключений, искажая его смысл в своих интересах.
Человеческий разум производит лишь безумие и
абсурд, особенно когда он касается вопросов
святости. Это заявление довольно примечательно,
поскольку Лютер, как мы видели, утверждал, что
зачастую разум неразумен даже по своим собственным
меркам. Это также поможет нам прояснить, что
Лютер имел в виду под «разумом». В сущности,
разум — великий дар Божий, который падшая человеческая
натура применяет извращенным образом.
Сказав
это, Лютер продолжил критиковать Эразма, следуя
чисто рациональным путем, так сказать, в строгих
логических рамках. Он сказал, что если задать
Эразму или папистам вопрос, как они выводят
наличие у человека свободной воли из слов «если
будешь делать», либо «если будешь следовать»
и «если будешь слушать», они сошлются на природу
самих слов и их общепринятое значение. В связи
с чем Лютер заметил, что это заблуждение метабазисного
характера (доказательство по аналогии), и что
аналогия ничего не доказывает. А потому единственное,
что разум доказал в данном случае, так это свою
собственную несостоятельность. Более того, указывал
Лютер, здесь нельзя говорить об общепринятом
значении и употреблении этих слов. Доктор, к
примеру, может велеть пациенту сделать что-то,
на что он не способен, только для того, чтобы
показать ему его неспособность. Так же порой
поступают родители со своими детьми. Далее Лютер
добавил:
«Я
говорю об этом только ради того, чтобы показать
разуму, сколь он безумен, когда добавляет что-то
к Писанию, и сколь он слеп, когда не видит,
что даже по общепринятым меркам его выводы не
всегда состоятельны».
Разуму
свойственно превращать частное в общее, и когда
он видит, как что-то происходит несколько раз
подряд, он немедленно с глупой уверенностью
заключает, будто так будет продолжаться всегда.
Мы видим, что Лютер видел глубинную проблематичность
любого вида индуктивного анализа. Весьма показателен
тот факт, что Лютер допускал употребление против
своих оппонентов аргумента, который он отказывался
применять при толковании Писания.
Эразм
утверждал, что Бог не велел бы человеку делать
невозможное. Из чего Эразм делал вывод, что
человеку под силу исполнить заповеди, а значит,
он обладает свободной волей. В этом Эразм не
желал ни на шаг отойти от полупелагианского
стандарта Римской церкви. Лютер же настаивал,
что если Эразм прав, и что если сами заповеди
доказывают способность человека исполнить Закон
Божий, то Эразм не прав, а пелагиане правы.
То есть Лютер утверждал, что Diatribe
убивает себя своими собственными руками.
Подобным
же образом Лютер вскрыл логическую ошибку в
рассуждениях анабаптистов. Некоторые анабаптисты
утверждали, будто младенцы, которых приносили
ко Христу для благословения, были не младенцами
по возрасту, но «младенцами» по вере. Относительно
такого толкования Лютер писал:
«Всякий,
кто имеет хоть немного разума, поймёт, что диавол
крепко держит анабаптистов в своих сетях, ибо
они, во имя всех палачей, говорят о младенцах,
как о не имеющих разума, однако сами они не
только не обладают разумом, но совершенно безумны
и глупы, поскольку они не хотят признать младенцами
тех, кого “приносили к Нему”, о чем ясно сказано
в тексте».
Лютер
предложил анабаптистам сражаться на их территории
и их же оружием. Относительно «Крещения уверовавших»
Лютер говорил, что в вере взрослого мы не можем
быть более убеждены, чем в вере младенца. Утверждение,
что только верующие могут креститься, логически
непоследовательно, поскольку мы не можем быть
уверены, что человек, исповедующий веру устами,
не лжёт и не лукавит. Взрослые могут обманывать
нас именно потому, что у них есть разум, тогда
как младенцы не в состоянии обманывать ввиду
слабости умственных способностей.
В
«Застольных беседах» Лютер обратился
к случаю с Корнилием, из которого анабаптисты
выводили, что только люди, исповедавшие свою
веру, должны быть крещены. Он охарактеризовал
это как логическую ошибку, связанную с построением
вывода от частного к общему. Даже если Корнилий
был крещён сразу после исповедания веры, это
не значит, что он был крещён на основании своей
веры.
В
конце трактата «Против небесных пророков»
у Лютера есть глава под названием «О Госпоже
Хульде, Проницательной Мудрости доктора Карлштадта
в этом Таинстве». В ней он выявил нелогичность
аргументов Карлштадта и показал их нелепость
в применении к аналогичным ситуациям. Он показал
Карлштадту, что с точки зрения грамматики устранение
хлеба из Причастия не менее оправданно, чем
устранение из него Тела Христова. Лютер указывал,
что эта речевая фигура может быть понята двояко.
Карлштадт утверждал, что говоря: «Сие есть Тело
Моё», Христос должен был показать на Себя, Он
не мог сказать это о хлебе. Лютер же ответил,
что в таком случае ни одна мать не может показать
на люльку и сказать: «Это мой ребёнок», поскольку
учёнейший Карлштадт тут же задал бы ей вопрос:
«Разве эта люлька — ваш ребёнок?»
Следует
сразу же отметить, что Лютер не стремился здесь
вывести истину логическим путём, он лишь показал
несостоятельность аргументации Карлштадта. Если
его аргументы довести до логического завершения,
то они приведут к абсурду. Лютер говорил, что
самое иррациональное действие на свете — это
отказ принимать слова Писания такими, какие
они есть.
Ещё
один довод Лютера против Карлштадта следует
постоянно помнить каждому, кто пускается в доктринальные
споры. Лютер был твёрдо убеждён, что с противниками
следует поступать честно. Он указывал, что Карлштадт
не только ошибочно толкует Писание, он ещё и
неверно понимает папистов. По мнению Лютера,
ему не следовало быть столь несправедливым к
папе римскому, выдвигая против него заведомо
ложные обвинения. В этом случае, как и во многих
других, он применял к Карлштадту термин «unsinnig»,
который можно перевести как «неразумный».
Кое-кто
возразит, дескать подобные споры Лютера с Карлштадтом
и анабаптистами следует отнести к разряду полемических,
а не апологетических, однако сам Лютер никогда
не делал такого различия. Для него не было разницы
между неверием иудеев и мусульман, отвергавших
учение о Троице, — и теми, кто отрицает действенность
Крещения и реальное присутствие Тела Христова
в Причастии. Оба вида неверия были для него
проявлением естественного бунта человека против
истин Божиих.
Папистов
следует критиковать так же, как и мусульман.
Однажды, комментируя папскую буллу о безбрачии
священников, а также претензии папы на то, что
его суждение выше Писания, Лютер сказал:
«Этот
обезумевший папа поступает настолько глупо,
что его можно было бы уловить с помощью одного
только разума, даже если бы у нас не было Писаний».
Ближе
к концу 1519 года Ловейнский университет издал
документ, в котором публично осудил «Девяносто
Пять Тезисов» Лютера и другие его труды.
Отвечая на это осуждение, Лютер писал, что учёные
мужи Ловейна в своих доводах подобны вздорным
старухам, кричащим: «Это так! Это не так! Да!
Нет! Ты ничего не знаешь! Я права!» Недовольство
Лютера вызвало то, что в своей критике они обращались
не к разуму и не к Писанию, но лишь к личным
ощущениям и мнениям. Их критика сводилась лишь
к тому, что они объявляли неправильным то, что
Лютер считал правильным, то есть они были виновны
в безосновательности. Здесь Лютер вновь обратился
к тому аргументу, который никому не позволял
применять при толковании Писания. Затем, выявив
логическое противоречие в суждениях университета,
Лютер добавил, что это, к тому же, необычайно
позорно, ибо их логика «не соответствует даже
Аристотелю». Подобным же образом Лютер говорил
об Алвельде — что он не смог опровергнуть его
взгляды ни с помощью разума, ни на основании
Писания.
В
начале 1521 года Лютер опубликовал ответ на
трактат, написанный Мабросием Катеринусом в
опровержение богословской позиции реформатора
и в защиту взглядов Сильвестера Приерия и папистов.
Лютер предложил ряд составленных в лучших традициях
схоластической логики силлогизмов, опровергавших
мнение, что папа является преемником Апостола
Петра. После этого Лютер спросил: «Теперь вы
видите, достопочтенный господин томист, что
зверь (очевидно сам Лютер) — не такой уж плохой
диалектик?» Далее, Лютер предложил Катеринусу
отказаться либо от первой, либо от второй посылки.
Все
эти примеры свидетельствуют о том, что Лютер
отнюдь не был противником применения разума
в апологетических спорах. Действительно, область
употребления разума ограничена, но Лютер всегда
свидетельствовал, что он использовал логику
не хуже своих противников и понимал Аристотеля
не хуже их. Он высмеивал пресловутую ученость
своих оппонентов. Лютер утверждал, что подобную
аргументацию способен построить любой слабоумный.
Иудеи и мусульмане в своей непревзойдённой мудрости
называют нас, христиан, безумцами, поскольку
мы утверждаем, что у Бога есть Сын, и что Бог
умер. В этой связи Лютер становился особенно
саркастичным и колко писал:
«Учёные,
учёнейшие, наимудрейшие турки и иудеи учат нас,
что Бог не может умереть, и что у Него нет жены.
Действительно, как бы мы, слабоумные христиане,
додумались до этого, если бы не эти непревзойдённые
умы, показавшие нам, безмозглым тварям, что
у Бога нет жены, и что Он не может умереть?»
Далее
он говорил, что если следовать такому ходу мысли,
то вовсе не было бы удивительно, если бы для
турка или иудея земля и небо поменялись местами.
Как же нам, христианам, противостать этой мудрости?
Что будет с нами, если они примутся задавать
нам вопросы вроде:
«Кто
найдет для Бога няньку? Где он возьмёт сиделку?
Кто будет петь и танцевать на Его свадьбе? Кто
будет совершать мессы по Его душе?»
Но
когда они скажут: «Тьфу на вас, христиане, поклоняющиеся
смертному Богу», мы ответим: «Тьфу на тебя,
Магомет. Они зовут тебя пророком? Неужели? Ведь
ты всего лишь великий безумец и осёл».
Очевидно,
что Лютер не считал христианскую Церковь монополистом
в плане иррационализма и глупости, он знал,
что неверующие могут быть не менее глупыми и
иррациональными в своих суждениях, чем христиане.
Конечно, он никогда не написал бы книгу о рациональности
христианства, однако вполне возможно представить
его автором такой книги, как, скажем, «Иррационализм
неверия». Философия исполнит принадлежащую
ей функцию в Церкви, если будет последовательно
сокрушать «притязания спекулятивного разума».
Как
мы уже отмечали, Лютер отнюдь не возражал против
применения разума в дискуссиях с неверующими.
Он предостерегал против рационалистического
подхода к учению об оправдании, к вопросам совести,
искупления, прощения грехов, примирения и вечного
спасения. Однако «в иных вопросах, там, где
это действительно необходимо, за пределами учения
об оправдании, дебатов с иудеями, турками или
сектантами о мудрости, силе или свойствах Божиих,
применяйте всё своё умение и будьте искуснейшими,
умнейшими полемистами, поскольку тогда ваш спор
происходит по другим правилам».
Такие
диспуты с иудеями, турками или сектантами возможны
потому, что многие вещи очевидны в свете естественного
разума. Однако не все догматы веры могут обсуждаться
таким образом, поскольку есть немало вещей,
непонятных с точки зрения естественного разума.
Многие из этих вещей освещаются только светом
благодати. Но даже в этом свете не все вопросы
получают ответ. Ответ на вопрос, не освещённый
светом благодати, нам следует ожидать с Небес,
в свете славы Божией.
Итак,
несмотря на то, что в трудах Лютера мы можем
найти много резких высказываний в адрес разума,
мы видим, что он не говорил об отсутствии какого
бы то ни было общего основания в суждениях неверующих
и верующих. И те и другие обладают светом естественного
разума. Но вместе с тем, насколько недоказуемы
рационально истины христианства, — настолько
предпосылки неверия также зачастую логически
несостоятельны. Разум неизменно оставляет человека
во тьме и неопределённости.
Примеры лютеровской апологетики
Завершая
наш разговор о лютеровской апологетике, было
бы уместно привести несколько конкретных примеров
того, как Лютер защищал основы христианской
веры. Всякий раз, когда звучали рациональные
аргументы, ставившие под сомнение тот или иной
догмат веры, Лютер неизменно апеллировал ко
всемогуществу Божию как к ответу на любые возражения.
Следует вспомнить также, что Лютер жил в философской
атмосфере, в которой всемогущество Божие рассматривалось
как нечто само собой разумеющееся. Даже самые
непримиримые оппоненты Лютера — паписты, иудеи
и мусульмане — все веровали во всемогущество
Божие. Именно всемогуществом Божиим Лютер объяснял
чудеса, воскресение мёртвых, действенность Крещения,
воплощение Христа, непорочное зачатие, реальное
присутствие Тела и Крови Христовых в Святом
Причастии. Он напоминал своим читателям, что
слова: «Сие есть Тело Моё» и «Сие есть Кровь
Моя» — являются словами не пекаря или держателя
таверны, но Бога всемогущего. По мнению Лютера,
разум должен допустить, что если Бог воистину
всемогущ, то возможность всех исторических событий,
связанных с христианством, является раз и навсегда
доказанной.
«Если
мы принимаем всемогущество Божие, эту первую
посылку, центральный и главный догмат веры,
то никто не может возражать против того, что
Богу всё возможно... Спросите всю мудрость,
и она вынуждена будет вам ответить: “Если принять
всемогущество Божие за истину, то невозможно
уже предположить ничего, что было бы Ему не
под силу. Потому здесь заграждаются уста всякому
мудрствованию, а учение о воскресении твердо
и величаво покоится на учении о сотворении”».
Лютер
полагал, что дать рациональное подтверждение
первой посылке, о всемогуществе Божием, невозможно.
Он отвергал такую возможность полностью и говорил,
что только вера может познать, что Бог всесилен.
Но далее он весьма логично выводил, что всякий
принявший предпосылку о всемогуществе Божием,
не должен отрицать утверждений Писания только
на том основании, что они вступают в противоречие
с разумом. Всякому отрицающему чистое значение
Слова вера говорит: «Безумец, Бог всемогущ,
а значит, для Него нет ничего невозможного».
Карлштадт и анабаптисты, исповедуя символ веры
и говоря: «Верую в Бога, Отца Всемогущего»,
не обладают ни истинной верой, ни пониманием
своего исповедания, ибо «даже разум побуждает
нас, признавая всемогущество Божие, также неизбежно
принять, что все Свои слова Бог в состоянии
исполнить и исполнит в точности».
Лютер
был убеждён, что только Дух Святой, действующий
через Слово и Таинства, может привести людей
к вере и принятию евангельской вести. А посему
нам не следует ожидать с его стороны слишком
большого внимания к обоснованию христианства.
Но всё же, факт остаётся фактом, он не отвергал
этого пути полностью. К примеру, согласно Лютеру,
истинность Библии доказывается тем, что, несмотря
на бесчисленные попытки египтян, вавилонян,
греков и римлян уничтожить её, она все же пережила
этих своих врагов.
Лютер
рассматривал как одно из сильнейших доказательств
истинности Евангелия то, что оно неизменно вызывало
яростное сопротивление со стороны его противников.
Печать истинности Божиих обетований видна в
том, что они противоречат разуму, и он не желает
принимать их. Нет большего доказательства Божественности
происхождения чего бы то ни было, чем противоречивость
с точки зрения разума и непонятность здравому
смыслу. Евангелие — это камень преткновения,
юродство, о которое спотыкаются не только нечестивцы,
но и святейшие, мудрейшие, наиболее благочестивые
и влиятельные люди на земле. Когда утихнет ярость
тиранов и еретиков, когда безумство проповеди
креста сойдёт на нет, — это будет явным знаком
того, что чистое учение Слова Божия утрачено
навсегда.
«Павел
утверждает, что если проповедь происходит в
условиях полного мира, то это явный признак
отсутствия истинного Евангелия. С другой стороны,
когда мир видит, что проповедь Евангелия сопровождается
великими потрясениями, катастрофами, противостояниями
и расколами, — это убеждает его в том, что Евангелие
есть еретическое и бунтарское учение. Таким
образом, Бог приходит под маской диавола, а
диавол под маской Бога. Бог желает быть узнанным
в обличии диавольском, а диавол должен быть
отвергнут, когда он является под видом Бога».
Несомненно,
если бы наше Евангелие воспринималось людьми
мирно и безмятежно, это означало бы, что оно
неистинно.
Рассматривая
эти аргументы более пристально, мы должны отметить,
что все они основаны на Писании. Это лишь вариации
указанного в Писании способа проверки исполнения
пророчеств (Втор. 18:21 и далее; 3 Цар. 22:28;
Ис. 41:22 и далее). Спаситель сказал, что Его
слова никогда не прейдут (Матф. 24:35). Тот
факт, что Библия выдержала все нападки противников
на протяжении веков, подтверждает истинность
этих пророчеств. Кроме того, в Библии сказано,
что невозрожденный человек всегда будет полагать
Евангелие безумием (1Кор. 2:14). Поэтому, когда
неверие нападает на Библию, называя её безумством,
оно в действительности помогает нам увериться
в её истинности, подобно тому как иудеи помогли
установить мессианство Иисуса из Назарета, оплёвывая
Его и измываясь над Ним на Голгофе, во исполнение
пророчества Давида (Пс. 21:18; Матф. 27:39-43).
Согласно пророчествам, неприятие Евангелия учёными
и образованными людьми века сего — доказательство
его истинности. С другой стороны, его принятие
другой частью учёных и образованных людей —
несомненное свидетельство его силы.
Прежде
чем мы получим полную картину происходящего,
следует отметить ещё один важный момент. Нео-ортодоксы
относят Лютера, как субъективного теолога, к
своему стану. Поэтому в богословских кругах
стало модным относить Лютера к тем, кто считает,
что доктрины христианской веры доказываются
лишь на субъективном основании внутри «самого
христианства» как такового. То есть что опыт,
полученный на основании веры, каким-то образом
доказывает истинность Слова Божия. Однако довольно
сложно предположить, чтобы тот, кто знаком с
трудами Лютера хотя бы поверхностно, мог бы
назвать его приверженцем этих взглядов. Близкое
знакомство с произведениями реформатора исключает
всякую возможность подобного мнения.
Лютер
далёк от субъективизма в богословии. Он обрушивается
на sensus (чувства или опыт) не менее
яростно, чем на разум. Для Лютера опыт никогда
не обосновывал веру. Лютер никогда не был субъективистом.
И хотя он не отрицал значимость и реальность
христианского опыта, всё же он настаивал, что
опыт должен следовать вере, а не наоборот. Человек
никогда не должен полагаться на то, что он открывает
внутри себя. Наше естество, как утверждал Лютер,
желает почувствовать и удостовериться в чём-то
прежде, чем уверовать в это. Христианин должен
быть осторожен, чтобы не приписывать какой бы
то ни было авторитетности или действенности
своей вере. К примеру, мы не должны принимать
Крещение только потому, что чувствуем в себе
веру. Нам следует креститься на основании призвания
Господня и Его обетования.
«Одно
дело иметь веру, и совершенно другое — согласиться
принять Крещение на основании факта веры. Всякий
крестящийся по факту своей веры не только не
имеет уверенности в своём спасении, он к тому
же — идолопоклонник и вероотступник. Ведь он
строит доказательство на основании того, чем
сам обладает, а именно — на основании дара,
полученного от Бога, а не на единственно верном
основании — Слове Божием».
Лютер
беспощадно разоблачил бы взгляды подобные тем,
что высказал Де Вульф, который писал:
«Разве
не переживаем мы таких минут с Богом, которые
делают любые доказательства лишними. Да, бывают
такие минуты. Когда человек достигает наивысших
переживаний, максимально приблизившись к Богу,
он не нуждается в каких-либо доказательствах».
Лютер
сказал бы, что когда этот чувственный опыт становится
основанием нашей уверенности в Божией любви,
он уводит нас от Слова, которое должно всегда
оставаться единственным источником веры. Он
говорил, что именно таким образом сатана скрывает
себя под маской Божией, склоняя людей к вере,
будто они нашли Бога без проповеди Слова. Лютер
вновь и вновь предупреждал нас об опасности
излишнего упования на свои чувства и опыт.
Саарниваара,
изучая лютеровские «переживания в башне», написал:
«Кроме
всего прочего, его открытия в башне представляли
собой глубокие религиозные переживания, доселе
ему не известные. Однако же его чувства и пережитое
им не были чем-то определяющим. Главным было
открытие библейского пути спасения и оправдания.
Лютер никогда не возвеличивал и не превозносил
свой религиозный опыт или идеи как нечто фундаментальное.
Сутью его проповеди всегда была извечная и действенная
истина, открытая Богом и записанная в Библии,
а также проповедуемая Церковью».
Для
Лютера понятие sensus включало в себя
всё, что обычно подразумевалось под выражением
«христианское переживание». Сам Лютер охарактеризовал
основные тенденции в богословии того времени
следующим образом:
«Сущность,
порядок, установленный папистами, заключается
в делах, анабаптистами — в чувствах, а для христиан
он должен всегда корениться в уповании».
«Уповать»,
по Лютеру, — значит просто принимать Слово Божие
как оно есть, и с сердцем полным надежды полагаться
на его обетования. В лютеранских кругах того
времени стало привычным говорить о теологии
римских католиков как об уповании на дела, о
реформатской теологии как об уповании на христианский
опыт, и о лютеранской теологии как об уповании
на слова и обетования Божьи. Лютер говорил:
«Чувства и вера отнюдь не идут рука об руку».
Мы должны выносить суждения не на основании
чувственного опыта, но на основании Слова Божия.
Комментируя Послание к Галатам, Лютер писал,
что мы должны не чувствовать, а веровать. Нам
не следует ни при каких обстоятельствах полагаться
на чувства. Мы должны умерщвлять чувства верою.
Всё
это — не убеждения субъективиста. Говоря о вере
как о вхождении во тьму, Лютер совсем не имел
в виду, что вера закрывает глаза и очертя голову
бросается с обрыва в бездонную пропасть. Употребляя
выражение «закрыть глаза», Лютер определял глаза
как видение разума, и следует отметить, что
призывая закрыть глаза, он вместе с тем призывает
приклонить ухо и начать слушать. Действительно,
глаза разума следует вырвать. Однако вера обладает
лучшим зрением, чем разум, и она может видеть
во тьме. Говоря о вхождении во тьму, Лютер имел
в виду нашу решимость возложить упование на
Слово Божие, даже когда мы не имеем эмпирических,
ощутимых доказательств его истинности.
«Благодать
радостно вступает во тьму, следует чистому Слову
Божиему, какими бы ни были обстоятельства. Благодать
держится Слова вне зависимости от того, что
говорит наше естество, подтверждает ли оно его
истинность».
Кьеркегор
и его нео-ортодоксальные последователи на протяжении
долгого времени неверно истолковывали слова
Лютера о вхождении во тьму. Лютер отнюдь не
полагал, что христианин должен сделать шаг в
пропасть, когда у него нет никакой страховки,
кроме его личной веры. Выражаясь точнее, вера
никак не помогает христианину без поддержки
Слова. Именно Слово служит тем твёрдым основанием,
на котором вера может твердо стоять. Вместе
с Иовом Лютер мог бы сказать: «Вот, Он убивает
меня, но я буду надеяться» (Иов. 13:15). Он
был полностью объективен в своём подходе. Лютеране
выразили это словами песни:
Und wenn mein Herz spricht lauter Nein
Dein Wort soll mir gewisser sein.
(Хоть
сердце кричит: «Никогда»,
Храню
я Господни слова.)
И ещё:
Ich glaub’was Christi Wort verspricht,
Ich fuehl’es oder fuehl’es nicht.
(Я
верю в Господа завет
Не
важно, с чувством или нет.)
И
ещё:
Sagt das Fleisch gleich immer nein,
Lass dein Wort gewisser sein.
(Плоть
говорит нам: «Невозможно»,
Но
Слово Божье непреложно.)
После
всего сказанного, апологетику Лютера можно определить
одним предложением, написанным им самим на полях
труда Петра Ломбардского: «Доводы, основанные
на логике ничего не доказывают, и если Святой
Дух сказал, что это так, то это так».
