ОПРАВДАНИЕ: ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ ГРЕХА И БЛАГОДАТИ

ЕВАНГЕЛИЧЕСКО-ЛЮТЕРАНСКИЙ ПРИХОД СВ. ЕКАТЕРИНЫ - РУССКАЯ ЛЮТЕРАНСКАЯ БИБЛИОТЕКА

ОПРАВДАНИЕ:

ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ ГРЕХА И БЛАГОДАТИ 

В жизни мировых религий и стремлении каждого человека обрести смысл жизни возникают определенные схемы. Адольф Коберле различает три вида духовных исканий: морализм, при котором воля стремится к достижению совершенства в поведении; интеллектуализм, при котором разум стремится к совершенному познанию; и мистицизм, при котором душа ищет совершенства в единении с Богом.  Несмотря на то, что каждый из этих путей содержит частицу мудрости, духовность в понимании Лютеран совершенно не похожа ни на один из них.

Не претендуя на возможность человеческого совершенства, лютеранская духовность исходит из признания несовершенства. Мы не в состоянии достичь совершенства в поведении, как бы ни старались. Мы не способны познать Бога лишь своим собственным разумом. Не можем мы достичь и единения с Богом. Лютеранство учит, что ничего подобного от нас не требуется, Бог делает все это за нас — Он соединен с нами в Иисусе Христе, Он открывает Себя нашему слабому пониманию в Своем Слове, Он прощает наши грехи и во Христе живет за нас совершенною жизнью.

Нам не приходится «дотягиваться» до Бога, Благая Весть заключается в том, что Он сошел к нам. Большинство философских и богословских учений сосредоточены на том, что именно людям необходимо сделать для своего спасения, Лютеране же настаивают, что в этом мы беспомощны, и Бог воистину совершает все за нас. 

Человеческий грех и благодать Божия — вот два полюса духовности в понимании лютеран. Они, разумеется, неотделимы от всего христианства, но лютеранство придает им особое значение. Лютеране отстаивают принцип, которым церковь стоит или падает: оправдание по благодати через веру.

ПУТИ К БОГУ

Различные пути приближения к духовной жизни, перечисленные у Коберле, заслуживают дополнительного внимания, чтобы еще отчетливее охарактеризовать позицию лютеран. 

Человек, следующий по моралистическому пути, стремится заслужить благорасположение Божие или благополучную жизнь через нравственное совершенство. Он пытается во всем и всегда поступать правильно, держа себя под контролем лишь силою воли и чистою совестью. Несомненно, желание достичь праведности похвально, но отнюдь не усилиями человеческими. 

Многие полагают, что морализм и составляет суть Христианства. Считается, что хорошие люди идут в рай, а плохие отправляются в ад. Христиане — это люди, ведущие высоконравственный образ жизни, избегая греха и делая добрые дела. Порой такие представления принимают форму незначительных повседневных решений — воздержание от алкоголя, курения и других мелких пристрастий, но иногда выражаются в посвящении себя высочайшим идеалам, попытках исправить недостатки общества путем политических и социальных преобразований.

Некоторые разновидности Христианства действительно тяготеют к морализму. Несомненно, нравственные учения присущи большинству мировых религий. В исламе существуют строгие нравственные правила для мельчайших нюансов повседневной жизни, включая употребляемую пищу, семейную жизнь и политику правительства. Даже далекие от религии люди зачастую встают на путь морализма.  Защитники прав животных и окружающей среды, политические деятели в своем усердном стремлении добиться совершенства и в излишней требовательности не уступают самым консервативным религиозным проповедникам.

Морализм, однако, наталкивается на непреодолимые препятствия и противоречия. Люди не достигают, и, вероятно, не в силах достичь собственных же высоких стандартов, — мы постоянно терпим поражение. Часто сами попытки нравственного самосовершенствования приводят к безнравственным действиям, — так, строгие моральные устои приводят нас к ненависти, насилию и вызывают чувство превосходства над другими. Кроме того, внутренняя мотивация зачастую сводит на нет наши благие поступки. Я могу вспомнить собственные «добрые дела», вознагражденные похвалами и признанием, но сопровождаемые внутренним недовольством, которое, как я вынужден был признать, не допускало и видимости моих «заслуг».

Увлечения извращенной человеческой воли и сокровеннейшие сердечные желания неизменно встают на пути самых лучших нравственных намерений. У моралистов часто возникает искушение тщетно скрывать свои чувства под маской лжи и логических обоснований. Вот почему морализм нередко сопровождается лицемерием — показной внешней праведностью, скрывающей происходящее внутри. 

Еще одна попытка сглаживания разрыва между нашими нравственными устремлениями и невозможностью их достижения — вытеснение добродетели на периферию жизненных переживаний. При этом она сводится к голосованию за «хорошего» кандидата, поддержке правильных общественных позиций или помощи добрым начинаниям, в то время как наша личная или семейная жизнь терпит крушение. Мы низводим определение нравственного совершенства до чего-то достижимого и подвластного нам. Поступая так, мы чаще всего нарушаем действительно важные нравственные обязанности, касающиеся нашего поведения и отношений с окружающими нас людьми.

Еще одна присущая морализму проблема заключается в том, что праведность может обернуться самоправедностью, гордынею и чувством превосходства, которые делают совершенно бесплодной проявленную добродетель. Проблема не в том, что люди с самыми высокими нравственными устоями теряют почву под ногами. Сами по себе попытки прибегнуть к морализму оборачиваются грубостью, гордынею и даже жестокостью — качествами, едва ли характеризующими «хорошего» человека. 

«Быть добродетельным человеком» — несомненно похвальная цель. Тем не менее, глядя правде в глаза, мы вынуждены признать, что никто не в силах полностью достичь этой цели. Нам не хватает силы воли, внутренних побуждений или внутренней чистоты для достижения нравственного совершенства.

Еще одним путем приближения к духовной жизни, кроме морализма, является интеллектуализм, предположение, будто познание — есть ключ к духовной самореализации. Разгадка сложности жизни, обретение истинного знания — вот что принесло бы нам удовлетворение. Отсюда сложные метафизические системы, попытки объяснить и разгадать все «почему».

Несомненно, стремление к познанию, как и стремление к нравственности, заслуживает всяческого уважения.  И все же, на пути духовных исканий оно неизменно ведет в тупик. Человеческий разум слишком мал, чтобы охватить все сущее. 

История человеческой мысли свидетельствует о постоянном изменении предлагаемых ответов и решений. Одна философская школа сменяет другую, и даже научные теории нуждаются в постоянном пересмотре. Представляется невозможным установить какие-либо истины как окончательные и непреложные.

Духовные истины, подобные познанию вездесущего и бесконечного Бога, потрясают наш разум. Перифразируя слова самарянки, колодец глубок, а зачерпнуть нам нечем (Иоан. 4:11).

Более того, интеллектуальные системы, выстроенные людьми, отражают скорее их желания, нежели объективную реальность. Идеологии, провозглашающие свою универсальность, зачастую становятся прикрытием для закулисной борьбы за власть, обмана и порабощения. Просвещение через Французскую революцию породило  террор и власть Наполеона. Псевдоосвободительные марксистские убеждения породили ГУЛАГ. Как и морализм, интеллектуализм часто приводит к гордыне, сознанию собственной избранности, презрению к обычным людям или надменности, отгораживающейся от окружающего мира. Тем временем истина все ускользает, сколь бы близкою она ни казалась.

Но что принесло бы нам желаемое познание? Герой пьесы К.Марло «Доктор Фауст» за знание продал душу диаволу. Когда же он окончательно уверился в том, что познал все что мечтал познать — законы небесной механики, спорные вопросы астрономии, высоту и глубину просвещенного разума, — знание, доставшееся столь дорогою ценою, вдруг показалось ему бессмысленным, неспособным принести удовлетворение и не имеющим никакого отношения к его истинному духовному состоянию.

В поисках духовного озарения я и сам изучил бесконечное множество книг. Как и следовало ожидать, все они противоречили друг другу, и я остерегался доверять кому-то, чьи познания не превосходили мои, сколь бы мудрым он ни казался. Тем не менее, я продолжал погоню за знанием, игнорируя собственную жизнь.

Хотя морализм и интеллектуализм привлекают как людей религиозных, так и далеких от религии, возможно, наиболее притягательной «разновидностью» духовности в наше время является мистицизм: переживание экстаза единения с Богом. Вырваться из обыденной жизни и получить прямой доступ к небесному, оставив позади сей мир, вознестись к духовным обителям, воспользоваться сверхъестественными силами в своих целях — к этому стремились и стремятся мистики и духовные учителя всех религий. Способы достижения подобных переживаний различны, но каждый из них обещает духовный экстаз и обретение сверхъестественных способностей.

Проблема в том, что грань между «единением с Богом» и попытками самому стать Богом чрезвычайно тонка.  Слияние с божественным может таить в себе самообожествление. Наиболее мистические религии, вроде Индуизма, и популярные разновидности светского мистицизма, например те, что составляют движение New Age, взывают к «богу внутри себя». Высшая точка в Индуизме — осознание того, что «Атман (бог внутри человека) и Брахма (трансцендентальное божество) едины». На семинарах движения New Age по самосовершенствованию внушают мысль, что «мы сами создаем свою реальность». Высшим открытием многих мистических систем является более или менее явное утверждение «я — Бог».

Христианские мистические искания, избегая подобных формулировок, все же подразумевают претензию на обладание сверхъестественными силами и способностями к чудотворению, когда Дух Святой непосредственно общается с человеком. Мистицизм оказывается в опасной близости с первым искушением змея: «Вы будете, как боги» (Бытие 3:5).

Даже не заходя столь далеко, мистицизм всегда содержит соблазн употребить Бога для собственных целей — получения чрезвычайных эмоциональных переживаний, достижения «духовных высот», обретения способности сделать свою жизнь более приятной. Таков путь магов, аферистов и подобных им духовных наставников. Ограниченность мистицизма заключается в самом представлении, будто Духом можно «овладеть». Даже в лучших своих проявлениях мистицизм не идет дальше внутренних эмоций, отгораживаясь от внешнего мира и живущих в нем. Так, по крайней мере, было со мною.

Каждое из этих традиционных устремлений к духовности предполагает напряженные человеческие усилия дотянуться до Бога, Который, как пассивный наблюдатель, далек от борений этой жизни. Он всего лишь цель, которой необходимо достичь, сокровище, которое необходимо искать, найти и обрести. Коберле отмечает, что эти три пути к духовности неотделимы от различных аспектов человеческого разума: морализм есть проявление воли; интеллектуализм — проявление умственных усилий; а мистицизм — плод усилий эмоциональных.

Духовность в понимании лютеран начинается с осознания того, что всякие попытки людей достичь Бога тщетны. Воля, по словам Лютера, находится в оковах, — мы не можем в совершенстве исполнять нравственный закон, и более того, в глубине души мы не хотим этого делать. Наш разум тоже пленен, он связан своей ограниченностью и испорчен греховной волею. В таком же рабстве находятся и наши эмоции, скорее уводящие нас прочь, чем ведущие к Богу. Далекие от восхождения к Богу, большую часть жизни мы бежим от Него.

Но Бог не пассивен, деятелен только Он, а не люди.  Речь идет не о нашем восхождении к Богу, а о Его сошествии к нам.

В лютеранском понимании говорить о духовности можно лишь в отношении Бога. Ради освобождения людей, плененных грехом, Он сам стал Человеком. Богочеловек Иисус Христос достиг совершенства, к которому могли стремиться моралисты, и, умирая на кресте, принял наказание за нравственную несостоятельность каждого из нас.  Духовная жизнь — это признание Божиих деяний, — того, что Он совершил на кресте, и того, что Он продолжает совершать в жизни людей Духом Своим Святым.

Если употреблять терминологию Коберле, то лютеране понимают духовность как ответ на нравственное побуждение человеческой воли Законом и Евангелием. Вместо тщетных интеллектуальных исканий, потребность человеческого разума в знании удовлетворяется Словом Божиим. Вместо мистического союза с Богом, переживаемого эмоционально, лютеране концентрируют внимание на единении Бога с людьми во Христе и на чуде веры. В любом случае, все совершает Бог.

ЗАКОН И ЕВАНГЕЛИЕ 

Обращаясь к Слову Божию вместо собственных умствований, мы обнаруживаем, что состояние наше гораздо серьезнее, чем предполагалось. Библия требует истинного нравственного совершенства. Она провозглашает высшие нравственные истины и говорит о нетерпимости Бога к любого рода прегрешениям. Требуя совершенства, Библия также раскрывает его суть. Не только поступки, но наши чувства и внутренние побуждения должны быть совершенно чисты. В Нагорной проповеди Иисус обличает не только убийство, но и гнев, не только прелюбодеяние, но и похоть, обещая за них равное осуждение (Матф. 5:21-30).

Закон Божий, изложенный в Писании, посрамляет и самого праведного моралиста. Обладая достаточной силой воли, мы можем контролировать свое поведение, хотя и в этом редко бываем последовательны. А как нам справиться с тем, что происходит внутри нас — с гневом, вожделением, эгоизмом, которые, если верить Библии, в состоянии свести на нет все наши добрые дела? Подобные чувства не подвластны нашей воле, они возникают против нее и, кажется, не поддаются контролю. Требуя праведности, Библия вместе с тем утверждает, что «вся праведность наша — как запачканная одежда» (Исаии 64:6). Мы узнаем о своем падении и соучастии во грехе Адама и Евы (Бытие 3). Одним стихом Новый Завет перечеркивает все разновидности духовности, придуманные людьми: «Нет праведного ни одного (конец морализму!); нет разумевающего (конец интеллектуализму!); никто не ищет Бога (конец мистицизму!) (Рим. 3:10-11).

Честный взгляд на себя в свете Закона Божия лишает нас ощущения довольства, покоя и какой бы то ни было самоправедности. Нас захлестывает чувство вины и ужаса перед вечным наказанием — адским пламенем, приготовленным для непокорных великой праведности Божией. Разумеется, наша первая реакция — отрицание всего, отстаивание собственной нравственности и незначительности своих недостатков, обвинение Слова Божия во лжи. Однако с авторитетом Библии трудно спорить, и в глубине сердца мы вынуждены признать правоту Закона Божия. Осознание своего бессилия и осуждения — первый духовный шаг для лютеран.

В понимании лютеран, Закон Божий «полезен» во многом — он сдерживает общественное зло, направляет жизнь христианина (обо всем этом мы будем говорить в последующих главах), но его «духовная цель» — проникать сквозь толщу нашего самообмана, заставляя нас осознать степень своей удаленности от Бога. Говоря библейским языком, Закон несет в себе «осуждение греха», ведущее к «покаянию».

Язык духовности так часто оказывается языком восторга, силы и высшего блаженства, что духовное применение Закона может показаться пессимистическим, подавляющим, отталкивающим, — и это действительно так.  Особенно в наше время, когда чувство вины считается патологией, а самооценка определяет состояние психологического здоровья, — разговор о том, что духовность начинается со столь отрицательного, самоуничижительного переживания, даже отчаяния, воистину выглядит странно.

Но Закон является прелюдией Евангелия. Сокрушенные Законом, мы осознаем свою беду и неспособность спастись самостоятельно. И тогда благовестие о Боге, совершающем это для нас, приносит удивительное облегчение. Люди, отчаявшиеся достичь совершенства самостоятельно, слышат весть с креста о полном прощении, дарованном Иисусом Христом, и припадают к ней всем своим существом. Тогда человеческие сердца открываются, чтобы принять дары Божии, изменяющие всю их жизнь.

Тогда и происходит оправдание их по вере, и праведность Христова вменяется им как их собственная. Требования Закона относительно нравственного совершенства, таким образом, удовлетворяются опосредованно, но полностью. Смерть Христова отменяет все заслуженные ими наказания. Они совершенно прощены, освобождены от страха и исполнены признательности Богу за Его благодать. Их просвещает не собственное рассуждение, а встреча со Словом Божиим. Они связаны со Христом не мистически, как если бы они возносились в духовные сферы, а реально, ибо Дух Святой сошел в их жизнь. Теперь они во Христе, Который сказал: «Я есмь путь (конец морализму), истина (конец интеллектуализму), и жизнь (конец мистицизму)» (Иоан. 14:6). Итак, Христос освобождает волю, разум и дух.

Вера не есть лишь интеллектуальное восхождение к определенным истинам, что было бы проявлением интеллектуализма. Не является она и разновидностью «позитивного мышления», всеобъемлющего оптимизма или, по выражению Кьеркегора, прыжком в неизведанное.      Вера — это не переживание, что было бы проявлением мистицизма.

Для лютеран вера  — не «решение принять Христа», как ее определяют более поздние евангелические христиане.  Приведение спасения в зависимость от человеческой воли означает возвращение к морализму, превращающему спасение в нечто достижимое человеческими усилиями, волею и делами при всей их тщетности.

Лютеране рассматривают веру как дар Божий, совершаемый Духом Святым в сердце человека. Вера связана с упованием, с осознанной зависимостью от Христа, с уверенностью в том, что именно Он совершает все. «Ибо вера оправдывает и спасает не потому, что является добрым делом, — объясняет Меланхтон, — а лишь потому, что принимает обетованную милость».

Говоря точнее, спасает нас распятый Христос, вера же лишь полагается на эту жертву.

Большая часть лютеранских учений, конечно же, находится в согласии с учениями других христианских деноминаций. Многие евангелические христиане придают особое значение обращению, признают его и лютеране. Однако, Закон и Евангелие, движущие силы покаяния и приятия Христа, глубоко вплетены в лютеранскую духовность не как одноразовое действие, но как образ жизни.

Обращение повторяется каждое воскресенье в исповедании грехов и их отпущении, в пасторской проповеди, всегда провозглашающей Закон и Евангелие. Лютер шел еще дальше, говоря, что мы должны быть каждый день сокрушаемы Законом и воскрешаемы Евангелием.  «Живущий в нас ветхий человек (ветхий Адам), со всеми своими грехами и злыми вожделениями, путем ежедневного сокрушения и покаяния должен быть погружен под воду и умерщвлен», — гласит его Краткий катехизис, объясняя важность Крещения; после чего «должен ежедневно возрастать новый человек, который будет жить вечно в праведности и чистоте пред Богом».[1]

Оправданные во Христе меняются внутренне. Добрые дела неосознанно совершаются через действие Христа.  У христиан, однако, двойная природа — новая духовная (лютеровский «новый человек»), и старая, греховная, от Адама («ветхий Адам»). Они находятся в постоянном противоборстве, так что жизнь христианина зачастую наполнена не миром, но борьбою. Постоянно противостоя искушениям, христианин все же впадает во грех. Но и Христос продолжает Свои труды в жизни христианина. Молитва, покаяние, служение Слова Божия и Таинств помогают христианину возрастать в святости и добрых делах, этот процесс называется освящением.

В определенное время христианину необходимо слышать либо Закон, либо Благовестие. Лютеранские пасторы в своем духовном попечении о прихожанах учатся различать и правильно применять Закон и Евангелие. Люди, погрязшие в гордыне, упорном грехе и самоправедности, нуждаются в напоминании о Законе, дабы не забыть о своей потребности во Христе. Страждущие же и преследуемые чувством вины, безнадежности и отчаяния, должны слышать Благую Весть.

Итак, духовность в лютеранском понимании — не устойчивое состояние блаженства, а динамическая смена взлетов и падений, познание как греха, так и прощения, покаяние и упование. Однако Евангелие, согласно словам    С. Ф. В. Вальтера, должно преобладать, дабы лютеранин пребывал под благодатью.

 ПАРАДОКСЫ ЛЮТЕРАНСТВА

Таким образом, лютеране остро осознают грех, но не впадают в морализм. Они дорожат богословскими учениями, имея богатейшие интеллектуальные традиции, но в то же время подчеркивают ограниченность суждений разума и свою постоянную зависимость от откровений Слова Божия. Лютеране скептически относятся к эмоциональности мистицизма, одновременно развивая в себе внутреннее благочестие в поклонении невыразимой тайне. Далее будет показано, что центральный парадокс Христианства — воплощение, то что Христос одновременно является Богом и Человеком, находит отражение в каждом утверждении типа «и/и», пронизывающем лютеранство от учения о Таинствах до взглядов на роль христианина в мире.

В своем богословии и своей духовности лютеран-    ство — система парадоксов, очевидных противоречий, которые на самом деле являются двумя полюсами истины и опыта. По Лютеру, христианин есть simul justus et peccator:   одновременно праведник и грешник. Христианин обладает совершенною свободою, но в христианском служении — раб всем. Подобные парадоксы являются не доктринальными формулами, но, как будет показано, полюсами, охватывающими всю сложность духовной жизни.

Погрузившись в глубины Евангелия, я обнаружил, что противоречия, делавшие меня то моралистом, то интеллектуалистом, то мистиком, разрешились, или вернее, столкнулись друг с другом и упали к подножию креста.


[1] Цит. по: Книга Согласия [Фонд «Лютеранское Наследие»], 1998. Краткий катехизис,  IV, 12. — Прим. ред.