|
Материал с сайта http://ng.ru/
Герхард Симон
"ПАСТОРСКИЕ ПРОЦЕССЫ"
Евангелическая Церковь в царской России
из книги "Константин Петрович Победоносцев
и церковная политика Святейшего Синода, 1880-1905 гг."
Евангелическая Церковь в России впервые получила единую
организацию и единое управление в 1832 г. Генеральной консистории
в Петербурге подчинялись сначала восемь, а потом, после
отделения в 1890 г. самостоятельных консисторий Эзеля, Риги
и Ревеля, пять консисториальных округов: Лифляндия, Эстляндия
и Курляндия (к Куряндии относились Литва, Витебское, Минское
и Могилевское губернаторства), а также два русских консисториальных
округа - Петербургский и Московский. Важнейшими центрами
Петербургского округа были немецкие поселения на Волыни
и на юге России, тогда как немецкие поселения на Волге подчинялись
Московской консистории. Внутри этой организации особое положение
занимали реформированные общины, а за ее пределами оставались
Евангелическая Церковь аугсбургского вероисповедания в Польше
и Лютеранская Церковь в Финляндии.
Церковный закон 1832 г. низвел Евангелическо-Лютеранскую
Церковь в Прибалтике до положения едва терпимого государством
религиозного меньшинства. Последствия этой ситуации во всей
своей остроте стали очевидными лишь в последующие десятилетия.
Все же Прибалтийская Поместная Церковь сохранила свои внутренние
структурные элементы.
Сохранилось, в частности, тесное переплетение церковной
администрации с сословной структурой Остзейских губерний,
которое выражалось в том, что светские патроны Церкви (патроном
лютеранской церкви обычно становился тот человек, на чьей
земле или на чьи средства она была построена) оказывали
решающее влияние на назначение церковных иерархов и управление
Церковью.
Вплоть до 40-х гг. XIX века Православная Церковь в Прибалтике
насчитывала лишь несколько десятков тысяч членов, большую
часть которых составляли проживающие в Риге русские. В 1836
г. Рига была передана под управление викарному епископу
Псковскому; в 1850 г. она стала центром самостоятельной
епархии, к которой теперь помимо Лифляндии относилась и
Курляндия; в 1866 г. к новой епархии наконец присоединили
и Эстляндию.
Переход в православие
Свой великий, решающий час православие пережило в 1840-х
гг., когда в результате мощного, сопровождавшегося беспорядками
движения многие латышские и эстонские крестьяне лютеранского
вероисповедания перешли в лоно государственной Православной
Церкви. Лютеранская Церковь потеряла как минимум 75 тыс.
своих приверженцев (в основном крестьян). У этого уникального
для российской истории XIX века феномена было много причин.
Такие факторы, как неурожаи, голод и малоземелье крестьян,
соединились с темными слухами о "теплой земле"
на юге, которую якобы получат те, кто примет веру императора.
Сыграло свою роль и наличие национальной и социальной пропасти,
которая отделяла крестьян как от немецкого помещика, патрона
церкви, так и от лютеранского пастора, который и по образу
жизни, и по социальному сознанию целиком принадлежал к немецкому
господствующему слою.
"Греческая вера" действительно обходилась дешевле.
Русское правительство и государственная Церковь без колебаний
делали все возможное, чтобы максимально облегчить и поощрить
переход в православие. 14 мая 1886 г. император подписал
закон, который запрещал взимание в Прибалтике каких бы то
ни было податей, включая подати с земли, в пользу Лютеранской
Церкви с лиц, которые были внесены в православные метрики.
Правительство еще в 1840-х гг. и потом снова в 1860-х пыталось
освободить перешедших в православие от податей с земли,
но в обоих случаях реализация соответствующих мер была приостановлена
из-за сопротивления дворянства. Сенат в феврале 1885 г.
тоже принял решение, в соответствии с которым арендаторы,
перешедшие в православие, должны были освобождаться от податей
с земли в пользу Поместной Лютеранской Церкви. Тем не менее
закон 1886 г. возбудил в Прибалтике политические страсти:
освобождение от податей воспринималось как своего рода плата
или премия за переход в православие, и в действительности
очень может быть, что пик волны массовых обращений, который
падает на 1886-1887 гг., был непосредственно связан с этим
законом.
Характерно также, что Победоносцев последовал настойчивым
рекомендациям своего секретаря Крыжановского и не стал вводить
вместо поземельных податей в пользу Лютеранской Церкви твердый
налог в пользу Православной Церкви, как предлагал в ноябре
1885 г. Рижский православный епископ.
Надежды обращенных на получение земли, естественно, не оправдались,
к тому же Православная Церковь оказалась не в состоянии
интегрировать новых членов, которые перешли к ней, движимые
в первую очередь отнюдь не религиозными мотивами. Поэтому
уже с 1850-х гг. началось обратное движение желающих вернуться
в Поместную Церковь - движение, которое Лютеранская Церковь
приветствовала. Правительство попыталось разрядить обстановку,
приняв полумеры. Чтобы вернувшиеся к лютеранской вере могли
воспитывать в евангелическом духе своих детей, Александр
II в марте 1865 г. тайным указом отменил для Остзейских
губерний действие закона об отказном обязательстве (пресекающего
случаи обратного возвращения в первоначальную веру после
принятия православия). В июне в качестве своего рода компенсации
по просьбе архиепископа Рижского Платона (Городецкого) был
отменен введенный в декабре 1845 г. шестимесячный "испытательный
срок" для желающих принять православие.
Как бы то ни было, ситуация обострилась, когда в декабре
1865 г. впервые к суду были привлечены два пастора по обвинению
в удовлетворении религиозных нужд людей, отпавших от православия.
В ближайшие годы оказалось, что почти все пасторы Лифляндии
могли ожидать аналогичных судебных процессов, проведение
которых привело бы к смещению с должностей их всех, а значит,
к недееспособности Лютеранской Церкви и как следствие -
к революционному взрыву. Поэтому, вняв поступавшим со всех
сторон ходатайствам, правительство в 1874 г. прекратило
все готовившиеся тогда судебные разбирательства ("пасторские
процессы").
Между тем в Прибалтике в результате роста национального
самосознания эстонцев и латышей обострялись противоречия,
и их не удалось сгладить даже в социально-политическом секторе,
несмотря на борьбу за реформу Конституции, которую вело
немецкое дворянство. Русское правительство разжигало эти
противоречия, поддерживая антинемецкие настроения вплоть
до большой волны русификации 1880-х гг., когда оно перестало
принимать во внимание интересы не только немцев, но и эстонцев
и латышей.
Весной 1883 г. новое движение желающих перейти в православие
началось в Юго-Западной Эстляндии, и там до конца года к
государственной Церкви присоединились более двух тысяч человек.
Оттуда движение перекинулось на Перновский уезд (совр. Пярну)
в северной Лифляндии, в 1884 г. оно охватило остров Даго
(совр. Хийумаа), а в 1886 г. - шведов, живущих на острове
Вормси. С 1885 г. массовые переходы в православие имели
место также в Курляндии, особенно в Тукумской и Виндавской
волостях (совр. Тукумс и Виндавы). Самое большое число вновь
обращенных на этот раз дала Эстляндия, где движение активно
поддерживали губернатор С.В. Шаховской (1885-1894) и Православная
Церковь.
Движение достигло апогея в 1886 г., когда число обращенных
составило 5700 человек. Всего, согласно статистическим данным,
представленным Синодом, между 1881 и 1904 гг. православную
веру приняли 31 341 человек. При этом с конца 1880-х гг.
движение уже не имело массового характера, и люди часто
переходили в православие (как, впрочем, это нередко случалось
и раньше) в связи с заключением смешанного брака, чтобы
избавить семью от конфессионального раскола. В остальном
мотивы обращения были такими же, как в 1840-е гг., только
теперь националистические, антинемецкие настроения играли,
кажется, большую роль.
О подлинной тяге местного населения к православию как таковому
можно говорить лишь с большой натяжкой; зато определенно
имела место неприязнь эстонских и латвийских обращенных
к Лютеранской Поместной Церкви, в которой главенствующую
роль играли немецкие патроны и пасторы.
Русификация и возвращение в лютеранство
Ключевое значение в политике Александра III по отношению
к Прибалтике имело не только поощрение переходов в православие,
но и русификация Остзейских губерний. В 1885 г. русский
язык был введен как обязательный язык делового общения в
государственно-сословных учреждениях со смешанным национальным
составом служащих и во взаимоотношениях между местными органами
власти и любыми имперскими учреждениями; между 1885 и 1890
гг. правительство ввело преподавание на русском языке во
всех прибалтийских школах, а в 1888-1889 гг. в Остзейские
губернии были перенесены российские системы полиции и судопроизводства.
Особенно гнетущее впечатление производили на жителей прибалтийских
провинций те государственные мероприятия, которые были направлены
против Лютеранской Поместной Церкви. В октябре 1885 г. постановление,
касавшееся Католической Церкви, согласно которому министр
внутренних дел мог дать ей разрешение на строительство нового
храма только после предварительной консультации с православным
епископом соответствующей епархии, было распространено и
на Лютеранскую Церковь в Прибалтике. Конкретным поводом
для издания этого циркуляра министра внутренних дел послужило
желание губернатора Эстляндии Шаховского воспрепятствовать
сооружению лютеранской часовни в Иллуке (Везенбергский уезд
- совр. Раквере), ибо неподалеку оттуда, в Пюхтице, намечалось
строительство православного женского монастыря.
Дальнейшим ограничением свободы Лютеранской Церкви был указ
министра внутренних дел от 23 апреля 1887 г., который обязывал
консистории заранее извещать губернатора соответствующей
провинции о повестке дня ее очередной годичной сессии; при
этом публикация повестки дня и протоколов заседаний была
запрещена.
Прочнейшим звеном, которое соединяло Лютеранскую Поместную
Церковь с правящим слоем немецкого дворянства и делало ее
зависимой от последнего, было право патроната, и оно все
в большей мере вызывало недовольство эстонцев и латышей:
в 1890-е гг. дело не раз доходило до акций протеста крестьян
против назначений на должность пастора кандидатур, выдвинутых
землевладельцами. В Министерстве внутренних дел в Петербурге
уже в начале 1880-х гг. обсуждались планы упразднения права
патроната, однако не в интересах латышей и эстонцев, а как
средство политической борьбы против немецкого дворянства.
Единственная мера такого рода, которую правительству удалось
осуществить, заключалась в том, что в марте 1891 г. дворяне
потеряли право предлагать кандидатуру президента консистории
(сохранив при этом право предлагать кандидатуры генерального
суперинтенданта и членов консистории); президентов отныне
назначал по предложению министра внутренних дел сам император.
В ходе русификации Остзейских губерний в июне 1891 г. Лютеранской
Церкви было вменено в обязанность вести приходские книги
на русском языке, и ко всем выпискам из этих книг в будущем
следовало прилагать русский перевод.
Хотя все вышеперечисленные меры означали чувствительные
ограничения прав Лютеранской Церкви, они все же кажутся
второстепенными по сравнению с восстановлением 26 июля 1885
г. действия закона об отказном обязательстве; в необходимости
этой меры убедил царя лично Победоносцев, и она была воспринята
обеими сторонами как открытое объявление войны.
Таким образом, возвращение к лютеранской вере, которое с
1874 г. молча принималось как данность, хотя никогда не
было юридически легализовано, вновь оказалось в центре межцерковной
борьбы. На крестьян, которые уже на протяжении более чем
десяти лет рассматривались местными чиновниками как лютеране,
вдруг предъявила свои права Православная Церковь на том
основании, что когда-то их имена были занесены в православные
приходские книги. Кроме того, государственная Церковь претендовала
теперь на (приблизительно) 16 тыс. детей от смешанных браков,
детей, которые после отмены в 1865 г. закона об отказном
обязательстве были крещены в лютеранскую веру. Губернаторы
Эстляндии и Лифляндии Шаховской и Зиновьев поначалу были
полны решимости со всей строгостью применять в Прибалтике
законы, не допускавшие никакой возможности выхода из Православной
Церкви, и грозили вероотступникам тяжелыми наказаниями,
предусмотренными в законе об отпадении от государственной
Церкви: браки и дети таких людей будут считаться незаконными,
детей у них могут даже забрать, а за воспитание детей в
лютеранской вере им грозит тюремное заключение.
Прибалтийскоое дворянство после 1885 г. многократно и безрезультатно
обращалось к императору, министру внутренних дел и обер-прокурору,
пытаясь добиться легализации положения людей, вернувшихся
к лютеранству. В записке обер-прокурора (март 1887 г.) по
поводу одной из таких петиций немецкие помещики и пасторы,
чьи устремления с самого начала квалифицируются как противоречащие
российским государственным интересам, обвиняются в том,
что они агитацией и запугиванием склоняют крестьян к возвращению
в лютеранскую веру.
Те же самые принципы Победоносцев излагал в одном из своих
выступлений (в июле 1895 г.), в котором попытался опровергнуть
представленные лютеранами данные о том, что число вернувшихся
к прежней вере составляет 35 тыс. чел. Он заявил, что, по
сведениям, поступившим от православной консистории в Риге,
эта цифра может быть снижена до 15 тыс. По его словам, в
последнее время случаи отпадения от государственной Церкви
стали весьма редкими, и, как и прежде, можно надеяться на
то, что благодаря русификаторским мероприятиям и влиянию
Православной Церкви в будущем удастся вернуть в лоно православия
даже вероотступников.
Между тем к применению уголовных законов против лиц, вернувшихся
к лютеранству, власти прибегали редко, так как опасались
беспорядков среди местного населения. И теперь, как во времена
Александра II, чиновники придерживались того принципа, что
наиболее строго следует обращаться с пасторами, судебные
же процессы против самих лиц, вернувшихся к протестантской
вере, возбуждались лишь в исключительных случаях - "ради
острастки".
Государственная власть, наказывавшая самих вероотступников
лишь в исключительных случаях, тем с большей беспощадностью
обрушилась на немецких пасторов. К 1894 г. общее число "пасторских
процессов" достигло двухсот, так что опять почти все
лифляндские пасторы оказались втянутыми в судебные разбирательства,
которые по большей части велись русскими судьями. Чаще всего
такие процессы заканчивались отстранением виновного пастора
от должности на несколько месяцев, однако девять лифляндских
пасторов были высланы из Прибалтики, а несколько человек
вообще лишились права заниматься пастырской деятельностью.
Сенат, однако, как это не раз бывало и раньше при разбирательстве
уголовных дел религиозно-политического характера - во многих
случаях отменял приговоры, вынесенные низшими судебными
инстанциями, либо снижал меру наказания.
Другой ужесточающий меры наказания закон приравнивал принятие
православными конфирмации (миропомазания) к уголовному преступлению
и включал соответствующую статью в Уложение о наказаниях.
Поворот в отношении к обострившейся проблеме "пасторских
процессов" произошел в 1894 г., возможно, не без влияния
новой петиции, с которой лифляндское дворянство обратилось
к министру юстиции Н.В. Муравьеву; как бы то ни было, в
Петербурге тоже наконец осознали противоестественность такой
ситуации, когда против 101 из 120 лифляндских пасторов были
возбуждены уголовные процессы.
Вначале императорским указом от 27 июня 1894 г. было предусмотрено,
что в будущем вопрос о возбуждении или прекращении "пасторского"
судебного процесса в каждом отдельном случае будет решаться
лично министром внутренних дел после консультации последнего
с министром юстиции и обер-прокурором. Затем "Манифест
о помиловании" Николая II, изданный 14 ноября 1894
г. по случаю бракосочетания царя, привел к прекращению многих
таких процессов, а из немногих оставшихся большинство, так
сказать, "ушло в песок".
Укрепление позиций Православной Церкви
Православная Церковь в Прибалтике, помимо участия в борьбе
против Лютеранской Церкви, занималась еще и тем, что пыталась
укрепить собственные позиции, приобрести новых прозелитов
и вновь вернуть в свое лоно тех, кто от нее отпал.
Численность православных верующих в Прибалтике возросла
от 200 тыс. в 1879 г. до 282 тыс. в 1904-м, и теперь приверженцы
государственной Церкви составляли около 10% всего населения.
Примерно на четверть православная община состояла из русских,
на три четверти - из латышей и эстонцев.
С 1883 по 1900 г. Синод открыл в прибалтийских провинциях
49 новых церковных приходов; на жалованье клира выделялось
в общей совокупности от 1500 до 2900 руб. в год - это была
довольно большая по российским меркам сумма, но все равно
недостаточная, чтобы обеспечить православному духовенству
такой же уровень жизни, какой был характерен для лютеранских
пасторов. Православное духовенство в Остзейских губерниях
было гораздо более образованным и безупречным в плане своего
поведения, чем духовенство других российских губерний. В
1902-1903 гг. Православная Церковь в Прибалтике имела 243
священника, 32 диакона и 390 певчих - вместе они обслуживали
198 церковных приходов.
С открытием новых православных приходов в Прибалтике возникла
потребность в строительстве большого количества церквей,
и Победоносцеву удавалось получать необходимые дополнительные
средства из казны. С 1886 по 1888 г. государство ежегодно
выделяло для этой цели 100 тыс. рублей.
Чтобы облегчить для латышей и эстонцев переход в православие,
государственная Церковь во многих отношениях сознательно
пыталась приспособиться к культу и обычаям Лютеранской Церкви.
Так, например, при строительстве православных церковных
училищ воспроизводили архитектурные особенности лютеранских
школ; Православная Церковь также придавала большое значение
как можно более частому совершению богослужений с проповедями,
потому что проповеди нравились местным жителям. В Прибалтике
читались катехетические поучения для молодежи и даже была
введена православная конфирмация. И наоборот, Православная
Церковь не настаивала здесь, например, на строгом соблюдении
постов.
Одной из тяжелейших внутренних проблем Православной Церкви
в Прибалтике было наличие напряженности в отношениях между
эстонско-латышской и русской группами православного духовенства.
В начале 1880-х гг. русское духовенство, по большей части
переведенное сюда из Пскова, сосредоточило в своих руках
все руководящие должности в Риге, консистория целиком находилась
под контролем русских священников, и епископскую кафедру
всегда занимали только русские иерархи. Знание эстонского
и латышского языков у учеников Рижской духовной семинарии
было минимальным, и Победоносцев, который во время своей
первой инспекционной поездки летом 1880 г. посетил эту семинарию,
нашел уровень преподавания в ней весьма низким (что отчасти
объяснялось разногласиями между местными и русскими преподавателями).
В 1882 г. ректор семинарии, латыш, был смещен с должности.
Подводя итоги, можно сказать, что Православная Церковь в
Прибалтике с 1880-х гг. не только выросла в количественном
отношении, но одновременно сумела значительно улучшить свою
организационную структуру. В этом ее поддерживали как российское
правительство в Петербурге, так и влиятельные русские чиновники
в Остзейских губерниях.
Расширение сферы влияния государственной Церкви происходило
не только за счет Лютеранской Поместной Церкви, но и сопровождалось
массовыми репрессиями против последней; русское высшее церковное
руководство и обер-прокурор одобряли эти репрессии, потому
что им было выгодно поддерживать дело православия, которое
они идентифицировали с русскими государственными интересами.
В представлении же Победоносцева и националистически настроенной
общественности государственные интересы были неразрывным
образом связаны с интересами русско-национальными, требовавшими
русификации западных пограничных территорий империи.
Перевод с немецкого Татьяны Баска
|
|