|
Джин Эдвард Вейз младший
I. «Отсутствие абсолютного»
Чарльз Колсон рассказывал о том, как
однажды он обедал с одним представителем массмедиа и пытался
говорить с ним о христианстве. Колсон объяснил ему, как
он пришел ко Христу. «Нет сомнения, Христос помог лично
вам», — ответил его знакомый и продолжал говорить о ком-то,
чью жизнь перевернула «духовность» New Age. «Кристаллы
и чакры — вот что помогло ей. Так же, как вам помог Иисус».
Колсон пытался объяснить разницу, однако
все было бесполезно. Он поднял вопрос о смерти и загробной
жизни, но его знакомый не верил ни в ад, ни в рай, а перспектива
смерти вообще не волновала его.
Колсон рассказал ему, что говорит об
этом Библия, но его знакомый не верил ни в Библию, ни в
какие-либо другие духовные авторитеты.
Наконец, Колсон заговорил о фильме Вудди
Аллена «Преступление и проступок», рассказывающем
об убийце, который заглушил свою совесть, заключив, что
жизнь — это всего лишь выживание сильнейших. Это погрузило
знакомого в раздумья. Далее Колсон стал приводить примеры
из Толстого и К.С. Льюиса о реальности нравственного закона.
Журналист слушал его с вниманием. Затем Колсон привел стих
из Послания к Римлянам о том, что человек неспособен выполнить
Закон. После этого его знакомый с интересом выслушал откровение
об искупительной жертве Христа.
И хотя его приятель не стал христианином,
Колсон почувствовал, что ему удалось-таки пробиться сквозь
какую-то часть его бастионов. Сложность состояла в том,
что они не могли найти общее основание для рассуждений.
Из-за определенного склада мышления товарища обычные евангелические
методы просто не срабатывали. «Этот случай, — говорит Колсон,
— является отрезвляющей иллюстрацией того, насколько стойко
современное мышление сопротивляется христианской вести.
Кроме того, это заставляет серьезно задуматься над эффективностью
традиционных евангелических методов в наше время. Ибо дух
века сего меняется гораздо быстрее, чем многие из нас себе
представляют это».
Абсолютных понятий
не бывает
Очень непросто доказывать истину человеку,
который считает, что истина относительна («Вам помог Иисус,
а ей — кристаллы»). Трудно провозглашать прощение грехов
людям, которые думают, что раз нравственность — понятие
относительное, то и никакого греха не существует, который
бы следовало прощать.
В соответствии с данными последнего опроса
66 процентов американцев считают, что «абсолютной истины
не бывает». Среди молодежи этот процент еще выше: 72 процента
молодых людей от восемнадцати до двадцати пяти не верят
в абсолютную истину.
Конечно, не верить в существование истины
значит противоречить себе самому. Ведь верить — значит считать
что-то истинным. Высказывание «истинно то, что истины не
существует» — в высшей степени бессмыслица. Само утверждение:
«абсолютной истины не бывает» — уже абсолютная истина. Люди
столетиями разглагольствовали об этих вещах, относясь к
этому как к своего рода философской игре, однако мало кто
воспринимал это всерьез. Сегодня такого глубоко проблематичного
взгляда на истину придерживаются не какие-нибудь чудаковатые
и эксцентричные философы, а обычные люди на улице. Само
понятие истины отвергается не каким-нибудь сумасбродом,
а двумя третями населения Америки.
Более того, опрос показывает, что 53
процента тех, кто называет себя евангельскими христианами,
считают, что абсолютной истины не существует. Это значит,
что большинство из тех, кто на словах исповедуют
Христа Спасителем и признают авторитет Библии, тем не менее,
говорят, что «абсолютной истины не существует». Разве не
таков Христос? Нет, хотя, видимо, лично им Он «помогает».
Разве не такова Библия? Судя по всему — нет, хотя 88 процентов
евангельских христиан верят, что «Библия — записанное Слово
Божие, непогрешимое во всех его учениях». Поразительно,
но 70 процентов американцев заявляют, что согласны с этим
основополагающим утверждением. А ведь это практически
то же число людей, говорящих, что «абсолютного не бывает».
Что же происходит? Возможно, интервьюируемые
не поняли вопроса и тех неизбежных следствий, которые проистекают
из их убеждений. Некоторые из числа 53 процентов евангельских
критиков, скорее всего, убежденные христиане, которые просто
бездумно повторяют то, что слышали по телевизору, не задумываясь
о богословском значении этой поп-философии. Опрос может
выявить невежественность или непонимание. Но даже в этом
случае ничего не меняется. Вера в две взаимоисключающие
идеи сама по себе является признаком убежденности в отсутствии
абсолютной истины.
Отказ от абсолютного — это не просто
изощренная философская идея. Многие из принявших участие
в опросе, без сомнения, отнесли данный вопрос не столько
к теории познания, сколько к разряду нравственности. Относительные
ценности — следствие относительной истины. До сих пор общество
регулировало сексуальные взаимоотношения согласно четким
нравственным нормам. Это справедливо для всех времен, религий
и культур. И вдруг внебрачный секс входит в разряд общественной
нормы. В 1969 г., в разгар «сексуальной революции», 68 процентов
американцев считали добрачный секс предосудительным. В 1987
г., в период, считавшийся консервативным вследствие угрозы
СПИДа, только 46 процентов (меньше половины) отвергали добрачный
секс. В 1992 г. лишь 33 процента не признавали внебрачные
сексуальные отношения.
Пункт за пунктом люди легкомысленно сбрасывают
со счетов испытанные временем абсолютные нравственные категории.
Убийство младенца в утробе матери считалось ужасным, почти
неслыханным грехом. Сегодня аборты не просто легальны. Их
превратили в добродетель, в конституционное право. Когда-то
убийство калек, больных и стариков считалось крайней жестокостью.
Сегодня, как мы видим, эвтаназия — акт милосердия.
Эти нравственные извращения бытуют не
только среди мирской части общества, но и среди тех, кто
считает себя христианами. Недавнее исследование показало,
что 56 процентов одиноких «фундаменталистов» вступают в
сексуальные отношения вне брака. Эта цифра почти совпадает
с процентом «либералов» (57%). (Ирония в том, что в церквях,
где проповедуется наиболее строгое учение о сексуальных
взаимоотношениях и делается самый большой упор на роль добрых
дел в спасении, наблюдается наибольшее число членов, снисходительных
к распущенности. В соответствии с данными исследования,
66 процентов одиноких католиков вступают в половые отношения.
Не исключено, что американские католики более распущенны,
чем неверующие американцы.) Также 49 процентов протестантов
и 47 процентов католиков относят себя к разряду тех, кто
в вопросе об абортах ратует за свободный выбор. Около 49
процентов евангельских христиан и невообразимо высокий процент
(71%) католиков утверждают, что верят в эвтаназию, по-видимому,
не считая «Не убий» нравственным абсолютом.
Несомненно, общественные опросы могут
быть натянутыми, могут ввести в заблуждение или неверно
истолковываться. Другие опросы могут показать, что по целому
ряду пунктов люди имеют твердые нравственные убеждения.
Как я покажу далее, излишняя вера в опросы общественного
мнения является одним из признаков особого вида сегодняшнего
смятения умов и душ.
Но даже если опросы и верны, они лишь
подтверждают то, что сказано в Библии о грехе. Никто с библейским
пониманием греха не удивится разгулу безнравственности в
обществе и Церкви, и для него не будет открытием, что христиане
также становятся жертвой нравственного падения и лицемерия.
Церковь всегда наполняли грешники, что,
в общем-то, понятно (кому же еще там быть?). Христиане признают
свою неспособность исполнить Закон Божий и полностью уповают
на спасение через прощение грехов Кровью Иисуса Христа.
Богословы всегда осознавали, что члены Церкви, точно так
же как неверующие, нуждаются в евангелизации и ученичестве.
Но вместе с тем опросы внушают кое-какие
новые мысли. Люди грешили всегда, но при этом они хотя бы
признавали, что это грех. Век назад человек мог совершить
прелюбодеяние самым наглым и бесцеремонным образом, бросая
вызов Богу и людям, но при этом он признавал, что совершает
грех. Сегодня мы имеем не только безнравственное поведение,
но и потерю нравственного критерия. Это относится также
и к церкви. Мы столкнулись не просто с разрушением нравственности,
но с разрушением понимания. «Абсолютных понятий не бывает».
Сдвиг в мировоззрении
Что же случилось? Когда-то большая часть
людей признавала основополагающие христианские концепции.
Теперь же таких людей меньшинство. Такие нравственные и
религиозные перемены — не единственное, с чем нам приходится
сталкиваться. «Мы имеем дело с огромным
структурным изменением в нашей стране
и в мире, — говорит христианский футурист Лейс Андерсон,
— изменением, которое грозит оказаться более масштабным,
чем изобретение печатного станка и индустриальная революция».
Христиане не должны не замечать такого рода перемены.
Как показывали Фрэнсис Шеффер и другие
исследователи, западная культура прошла в своем развитии
целый ряд стадий. Одно мировоззрение сменялось другим. В
восемнадцатом веке философия просветителей поставила под
вопрос библейский синтез, господствовавший в западной культуре.
В девятнадцатом веке пробил час романтизма и научного материализма.
Век двадцатый подарил нам марксизм и фашизм, позитивизм
и экзистенциализм.
Сегодня, на пороге двадцать первого века,
появляется новое мировоззрение. «Модерн», как ни странно,
вышел из моды. Двадцатый век со всеми его катастрофами и
достижениями уходит в историю. Идеи модернизма, характерные
для двадцатого века, уже не кажутся приемлемыми. Мы входим
в век постмодерна.
Термин «постмодерн» в первую очередь
относится ко времени, а не к определенной идеологии. Если
век «модерна» действительно прошел, то христиане могут возрадоваться.
С тех пор, как «модернисты» развязали войну против «фундаменталистов»
(да и раньше), библейскому христианству приходилось туго
под этим натиском с его научным рационализмом, гуманизмом
и предвзятой трактовкой прошлого. Однако сегодня все идеи
модернизма, которые одурманивали Церковь двадцатого столетия,
предаются всеобщему забвению. Посему христиане могут радоваться
началу века постмодерна.
Вместе с тем, на смену модернизму приходит
новая секулярная идеология «постмодернизма». Этот
новый набор посылок относительно реальности, — посылок,
которые выходят далеко за рамки простого релятивизма, —
шаг за шагом завоевывает нашу культуру. Человек с улицы,
не принимающий абсолютной истины, возможно, никогда и не
слышал об академическом упражнении «деконструкции». Интеллектуалы,
возможно, ненавидят электронный мир телевидения. Современные
политики могут пребывать в полном неведении относительно
авангардного искусства. Однако все эти вещи тесно переплетены
и образуют единое постмодернистическое целое.
В то время как модернистические атаки
на христианство ослабевают, постмодернизм вступает с ним
в схватку с других плацдармов. К примеру, модернист может
всячески доказывать, что христианство не является истиной.
Такое возражение сегодня не в ходу. Наиболее часто сегодня
можно услышать критику типа: «Христиане считают, что у них
монополия на истину». Постулаты христианства отнюдь не отрицаются,
они отвергаются на том основании, что в них заключена
претензия на истинность. Приверженцы релятивизма обвинят
своих противников в «нетерпимости», в попытках навязать
свою веру другим. Постмодернисты отвергают христианство
на тех же основаниях, на каких они отвергают модернизм с
его научным рационализмом. Христиане и модернисты верят
в истину. Постмодернисты — нет. Что окажется более терпимым
к христианству, модернизм или постмодернизм, остается загадкой.
Писание говорит нам о важности «знания
времени» (Рим. 13:11). «Большинство христиан, — замечает
Джордж Барна, — не видят, что Церковь находится в эпицентре
жесточайшего конфликта всех веков». Многие христиане, включая
богословов, все еще пытаются сражаться с модернизмом, не
понимая, что правила игры изменились. Для того чтобы христиане
могли эффективно служить в постмодернистическом обществе,
избегая искушений, им необходимо понять дух века сего.
Вавилонское проклятие
Вопреки всем претензиям на новизну, христианам
хорошо известна истина: «Что было, то и будет; и что делалось,
то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает
нечто, о чем говорят: ‘‘смотри,
вот это новое’’; но это было уже
в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1:9-10). Неверие и грех
всегда были с нами. Язычники прошлого были, в общем-то,
такими же релятивистами, а дети Божии всегда подвергались
искушению слиться с доминирующей культурой вокруг них, поступившись
своей верой. По этой причине Библия отвечает на вопросы
постмодернизма с необычайной ясностью.
Переход от модернизма к постмодернизму
выглядит всего лишь версией древнего падения и древнего
проклятия. Когда-то «На всей земле был один язык и одно
наречие» (Быт. 11:1). Упоенные своей слаженностью, общим
видением и технологическими возможностями, люди сказали:
«Построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем
себе имя» (Быт. 11:4).
Культура, воздвигшая Вавилонскую башню,
сопоставима с модернизмом. Уверенные в своих человеческих
силах, разуме и научном знании, модернисты не испытывали
нужды в Боге. Для того чтобы сделать себе имя, они не только
возводили города, но и конструировали новые общественно-экономические
системы, такие как социализм. Их технологии, намного превосходившие
вавилонские, позволили им не только построить башню, достигающую
небес, но и космические корабли, достигающие Луны.
Бог осудил притязания Вавилона. Видя
их действительные достижения и огромный технологический
потенциал, Господь рассудил, что единый технологически оснащенный
человеческий род практически не ограничен в своей способности
творить зло. «Вот один народ, и один у всех язык; и вот
что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали
делать» (Быт. 11:6). Бог, по милости Своей, воспрепятствовал
их примитивным, но опасным начинаниям («что начали они делать»).
Он сокрушил их притязания на божественность и разрушил их
знаменитую башню.
В наше время всем стало понятно, что
разум, наука и технология не решили всех наших проблем.
Нищета, преступность и отчаяние бросают вызов нашим попыткам
социального конструирования. Наиболее смелая попытка построить
общество в соответствии с рационалистической, материалистической
теорией — коммунизм — потерпела полный крах. Технология
продолжает развиваться с бешеной скоростью, однако, вместо
того чтобы достигнуть небес, часто она наносит урон нашей
жизни.
Бог наказал Вавилон, отняв у них тот
дар, благодаря которому стал возможен их успех, — язык.
Человеческий род раскололся на множество несовместимых групп.
«Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал
речи другого.
И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали
строить город [и башню]. Посему дано ему имя: Вавилон, ибо
там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их
Господь по всей земле» (Быт. 11:7-9).
Именно это и произошло с падением модернизма.
Монолитная мысль модернизма, у которой, казалось, был неограниченный
потенциал, раскололась на огромное множество соперничающих
групп. Сегодня люди не могут понять друг друга. Нет единой
системы отсчета, единого языка. Тоталитарное единообразие
раскололось на множество хаотичных образований. Разбросанные
по маленьким группкам единомышленников, говорящих на только
им понятном языке, люди сегодня пребывают в полнейшем смятении.
Народ Божий может лишь согласиться с
проклятием Вавилона и разрушением башни. Они также не станут
возражать, что модернизм — это идолопоклонство, и возрадуются
его падению. Вавилонское проклятие, сколь бы необходимым
оно ни было, тем не менее, — плата
за грех. Принеся жертву за грех мира, Христос снял это проклятие.
Когда Святой Дух сошел на Церковь, Вавилонское проклятие
было снято.
«При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно
вместе.
И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного
ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились
им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному
на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали
говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать. В
Иерусалиме же находились Иудеи, люди набожные, из всякого
народа под небом. Когда сделался этот шум, собрался народ,
и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его
наречием. И все изумлялись и дивились, говоря между собою:
сии говорящие не все ли галилеяне? Как же мы слышим каждый
собственное наречие, в котором родились. Парфяне, и мидяне,
и еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта
и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих
к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне
и аравитяне, слышим их нашими языками говорящих о великих
делах Божиих? И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг
другу: что это значит?» (Деян. 2:1-12).
Это значит, среди всего прочего, что
Евангелие было дано всему миру во всем его многообразии,
и что через Слово, проповеданное Апостолами, Святой Дух
дарует веру людям всех наречий и культур. Языки Пятидесятницы
были отнюдь не набором бессвязных звуков, они были исключительно
понятными, понятными всем, вне зависимости от их природного
языка. Возрождение языка является знамением Царства Божия.
После Пятидесятницы Святой Дух начал
собирать Церковь из всех народов (Деян. 2:41). Эта Церковь
стала совершенно иным образованием. Она не является объединением
на основе самодостаточного гуманизма, как у строителей башни
и модернистов. Она также не представляет собой разрозненные
враждующие группки, как у вавилонян и постмодернистов. Напротив,
Церковь стала равновесием единства и многообразия, единым
Телом, состоящим из членов, отличающихся друг от друга,
как нога и глаз (1 Кор. 12), однако объединенных в любви
друг к другу и вере в Иисуса Христа.
Ввиду своего высокого предназначения
народ Божий поймет тщету как вавилонского столпотворения,
так и какофонии голосов, последовавших после разрушения
башни. Он также осознает ограниченность взглядов как модернистов,
так и постмодернистов. Но снова главными проблемами будут
грех, идолослужение и язык.
Обзор этой книги
Данная книга — экскурс в мир современной
мысли и культуры. По этой причине в ней затронут весьма
широкий спектр вопросов: от академической философии до популярных
телевизионных шоу, а также искусство и политика, социальные
перемены и новые религии. Целью книги является описание
тенденций, о которых должен знать христианин, а также комментарий
их с точки зрения библейского христианства.
Первый раздел, посвященный постмодернистической
мысли, повествует о новых парадигмах, присущих современному
мышлению, от деконструктивизма и постмарксизма до релятивизма
и поп-культуры. В этом разделе прослеживается история модернизма
и постмодернизма, рассматриваются неизбежные следствия того
и другого и предлагается христианский ответ.
Второй раздел посвящен вопросам искусства,
в котором внутренняя динамика и плоды постмодернизма показаны
наиболее ярко. От популярных форм киноискусства и телевидения
до авангардных экспериментов в искусстве и литературе, новая
эстетика свидетельствует об утрате абсолютных понятий и
человечности. С другой стороны, определенная часть постмодернистического
искусства, архитектуры и литературы в своей реакции на модернизм
предлагает модель того, как традиции прошлого могут быть
возвращены современному миру.
Третий раздел анализирует постмодернистическое
общество, показывая, насколько наше общество расколото и
насколько наша культура раздроблена на отдельные субкультуры,
созданные на основе расовых, этнических или сексуальных
признаков. Глава о политике описывает, как постмодернизм
сводит все социальные взаимоотношения к вопросу о власти,
угрожая свободе и демократии. Падение коммунизма, однако,
свидетельствует о том, что демократия, свободная экономика
и библейские основы могут обеспечить базу для альтернативного
устройства постмодернистического общества.
Хотя практически вся книга представляет
собой богословское толкование современной культуры, заключительный
раздел посвящен исключительно религии. Здесь показано, как
постмодернистическое мировоззрение проявляется не только
в религии New Age, но, как ни прискорбно, и в евангелической
церкви. В конце раздела показано, что для того, чтобы Церкви
быть поистине эффективной во времена
постмодерна, ей необходимо противостать духу века сего.
Постмодернистическая Церковь должна возрождать и воплощать
свое духовное наследие.
Книга подвергает критике постмодернизм,
но при этом она терпима к постмодерну. Это как если бы существовали
две противоположные постмодернистические позиции, которые
соперничали бы между собой за преобладание. Является ли
истинным лицом эпохи постмодерна антикультурное движение
1960-х или падение Берлинской стены? Кто более точно отражает
дух современной Америки: Мадонна или Рональд Рейган? Ослабевает
ли христианство, погружаясь в дурман релятивизма и нео-язычества,
или побеждает, восставая из пепла коммунистических гонений
и разжигая евангельский огонь по всему земному шару? Постмодернистическое
сознание дает возможность развиться как неорадикализму,
так и неоконсерватизму. Что одержит верх в новом тысячелетии,
пока неясно.
Эта книга призвана помочь христианам
обрести сбалансированное видение. Несомненно, суматоха нынешнего
времени характерна для переходного этапа от одной эпохи
к другой. Возымеет ли христианство должное воздействие на
культуру или станет еще более периферийным явлением в двадцать
первом веке, зависит от христиан, которые призваны различать
знамения времен.
Делая это, они увидят, что библейская
вера пережила все нападки и даже гонения и доказала свою
актуальность во все времена, несмотря на попытки заглушить
ее голос. И напротив, все изобретенные человеком системы
доказали свою несостоятельность, и любая система посылок
со временем сменяется новой. В то время как модернизм уступает
позиции постмодернизму, а двадцатый век — веку двадцать
первому (если Христос замедлит Свой приход), христиане обнаружат
еще больше оснований крепко держаться Слова Божия.
|
|
